Полтора квадратных метра - [5]

Торопливо подходя к дому, она увидела в растворенном окне у Елены Александровны нечто знакомое… Пригляделась. Ну да! На спинке стула висели штаны Чиженка. Она их узнала по брючному ремню. Старый черкесский ремень с серебряными бляшками – подарок Зинкин. Еще папашин ремешок… На нем когда-то висюльки длинные в виде кинжальчиков были. Подпоясывал папаша черную сатиновую рубашку этим ремешком только по праздникам. Серебряные кинжальчики Чиженок отодрал и где-то пропил. А ремнем брюки подпоясывал. И вот этот ремень, вздетый в брюках, свешивался со спинки стула в самом окне Елены Александровны.

Зинка подошла к окну и тихонько влезла на подоконник.

В комнате за столом сидел в одних трусах Чиженок и пил чай с булкой. Елена Александровна ушла на работу. Кровать была заправлена, кружевным покрывалом убрана – все честь честью. И только штаны Чиженка да спутанные в редких пушинках волосы на голове выдавали сокровенную тайну грехопадения его.

– Ты чего здесь делаешь?

Булка, густо намазанная сливочным маслом да еще вишневым вареньем сверх того, так и застыла на полпути ко рту Чиженка. Он и сообразить не успел, что ответить, как голова его, покорная выработанной привычке самосохранения, стала погружаться в плечи. Наконец он обернулся…

Все было наяву – Зинка сидела на подоконнике с зеленеющими от злости глазами.

– Я тебя спрашиваю или нет? Обормот!

– Тихо ты… Соседи услышат, – хрипло выдавил из себя наконец Чиженок.

– А ты что думаешь? Свои полюбовные дела хочешь в тайне сохранить? – загремела Зинка.

– Тише, дура!

Чиженок, видя, как Зинка влезла в окно, опасливо стал отступать к порогу.

– Какой я тебе полюбовник? Я же залез сюда… Поживиться! Ну!

– А штаны зачем снял? Чтобы вареньем не испачкаться? Так, что ли?!

– Дак я ж, это… Соломонов костюм примерял. Хотел переодеться.

– Где же он, костюм-то?

– В гардеробе… Тесноватый оказался.

– Ах ты, бесстыжая рожа! Хоть бы покраснел… – Зинка добралась до стола и схватила электрический чайник, пускавший пары. – Сейчас я тебя пристыжу кипятком-то.

– Стой, дура!..

Чиженок так хватил задом дверь, что вышиб английский замок и в одних трусах сиганул в Малиновый овраг. Вслед за ним вылетел в двери и чайник; он стукнулся о стенку, и в одно мгновение в коридоре стало темно и душно – все утонуло в густых клубах пара.

– Что случилось? – Павел Семенович бросился в комнату Елены Александровны.

У дверного косяка стояла Зинка и плакала:

– Дура я, дура… В тюрьму передачи ему носила, как порядочному… Я думала, что он простой вор… А он полюбо-овник…

4

Все несчастья выпали из-за проклятой двери, думала Елена Александровна. Не случись раннего переполоха – Чиженок преспокойно ушел бы от нее и все было бы шито-крыто. А теперь ходи и объясняй всем, что она с Чиженком ни в каком сношении не участвовала. Мало ли к кому он лазает в окна. А если и залез к вдове, так что ж? Обязательно про любовные связи намекать? И чтобы не подумали, что она обиделась на Зинку, которая закатила ей в тот же день скандал прямо в коридоре, Елена Александровна подписалась под Зинкиной жалобой насчет незаконной переноски двери Полубояриновых.

К радости Павла Семеновича, под этим заявлением не подписалась старуха Урожайкина. «Как вы деретесь, так и разберетесь», – сказала она. И все-таки Павел Семенович сильно забеспокоился: а вдруг сработает жалоба и заставят перенести дверь на прежнее место? Смотря к кому попадет она: если к Павлинову, тот подмахнет, наложит резолюцию… Отомстит Павлу Семеновичу.

С председателем райисполкома Павлиновым у него была давнишняя размолвка – взглядами не сошлись насчет исторического прошлого Рожнова, а также современного процветания его.

Однажды Павлинов читал у них лекцию про «культурную революцию» в Китае. Павел Семенович задал вопрос: «Какой в Китае социализм?» – «Оппортунистический», – ответил Павлинов. «Но ведь оппортунизм есть отрицание социализма. Какой же он социализм?» – «А такой и социализм, что состоит из одних перегибов. Хорошо, поговорим после лекции…»

Они остались вдвоем в операционной, которая одновременно была и читальней, и приемным покоем, и местом собраний. Павлинов облокотился на толстую стопку газетной подшивки и долго разглядывал Павла Семеновича – выдержку делал. Но Павел Семенович сидел спокойно, не ерзал на стуле и даже не глядел себе под ноги. Павлинов наконец изрек:

– Значит, вы ничего так и не поняли.

– А что я должен понять?

– А то, что вы занимаетесь компроментацией и дискредитацией…

– Кого?

– Не кого, а чего. Вы сознательно принижаете наши достижения.

– Чем я их принижаю?

– Необдуманными высказываниями. И не только… У нас есть сведения о вашей деятельности. И я давно хотел с вами поговорить. Вы писали насчет железной дороги жалобу в Москву?

– Писал.

– Что же вы писали?

– А то, что чиновники из Московского совнархоза закрыли железную дорогу через Мещеру.

– А ежели она невыгодна?

– Как это невыгодна? Эта дорога соединяла две области. Проведена была в девяносто втором голодном году. Торопились, потому и проложили узкую колею. Хлеб от нас возили, а из Мещеры лес. И теперь она невыгодна стала? Чепуха! Закрыли потому, что моста через реку нет.