Полтава. Рассказ о гибели одной армии - [111]

28. «Невозможно было взирать без слез»

Полки стояли, готовые к бою. Солдаты в седле ждали дальнейших приказаний. Появившиеся офицеры стали одну за другой объезжать части и спрашивать всех, «сумеют ли они опрокинуть вражью силу, что зажала их в кольцо большим корпусом пехоты и артиллерии». Воины, которые, несмотря ни на что, собрались вокруг своих стягов, пришли в недоумение от такого вопроса. «Почему им вздумалось нас спрашивать? — удивились драгуны из лейб-роты Альбедюля, ветераны, что сражались еще в Венгрии и других местах. — Прежде нас никто не спрашивал, только говорили: „Вперед!“»

Мнения собравшихся под знаменами и штандартами разделились. Получить однозначный ответ оказалось трудно. Некоторые считали успешное сопротивление невозможным по причине усталости, а также большого числа раненых и не имеющих оружия. «Сражение приведет к полному краху, который не иначе как закончится непростительным, безбожным смертоубийством». Другие уверяли, что победить неприятеля и можно бы, да победа мало что даст: куда идти после сражения? Отдельные части выразили готовность поддержать любое решение. Но нашлись и подразделения, которые твердо стояли за прорыв, хотя они тоже не знали, куда направить походные колонны после него. Кавалеристы из лейб-роты Альбедюля заявили: «Мы не можем точно сказать, что побьем врага, но мы сделаем все, что только под силу человеку и солдату». Были и другие соединения, которым пришлась не по душе мысль о капитуляции. Лейб-драгуны, например, предпочитали «скорее биться до последней капли крови, нежели на милость победителя сдаться». Среди тех, кто изъявил желание сражаться, был и кавалерийский полк лена Обу во главе с лифляндским майором Эриком Юханом фон Хольденом. Все эти солдаты готовы были скорее рисковать своей жизнью в бою, нежели смириться с участью военнопленных.

Вряд ли стоит удивляться тому, что кое-кто предпочитал сражение сдаче в плен. Обращение с военнопленными было в те времена обычно негуманным, в частности, им почти никогда не полагалось от победителя довольствия. Некоторые люди даже считали более человечным убивать пленных на месте, чем подвергать их долгим мучениям в виде плена с его тяжким трудом, болезнями и голодом. Не существовало общепризнанных правил, которые бы давали пленным хоть какую-то защиту или права, так что смертность среди них была крайне высокой. Хуже всех приходилось рядовым, с офицерами обращались в основном значительно лучше.

Офицеры вернулись к Левенхаупту, и тот быстро смекнул: ответ опять «неопределенный, серединка на половинку». Он подумал, что туманные формулировки, не поддерживающие безоговорочно капитуляцию, объясняются нежеланием самих командиров выставить свои части в худшем свете по сравнению с другими. Явно не удовлетворенный полученными откликами, Левенхаупт решил провести еще один опрос рядовых. Чего же все-таки хотят солдаты? Он снова послал командиров в полки, наказав им, опрашивая людей, одновременно подчеркнуть всю сложность создавшегося положения.

Высшие офицеры еще раз поскакали к ожидавшим под утренним солнцем шеренгам всадников. Снова началось обсуждение: из рядов доносились голоса как за, так и против капитуляции. Было совершенно очевидно, что Левенхаупт пытается склонить солдат к договору о сдаче, посылая офицеров задать наводящий вопрос и подчеркнуть серьезность положения. Теперь растерянные люди стали больше противиться мысли о сражении, и это вполне понятно, коль скоро высшее командование само проповедовало пораженчество. Некоторые соединения говорили о том, что не собираются подвергаться резне. Другие помалкивали, не желали отвечать на вопрос. Кавалеристов командиры спрашивали о том, готовы ли они идти в атаку на вражескую пехоту (шведская пехота, которой, собственно, положено было взять на себя эту задачу, была слишком малочисленна). Но и тут находилось немного охотников. Самая сильная тяга к бою оказалась — что более чем естественно — у тех, кто не принимал участия в состоявшемся три дня назад сражении. Эти части не понесли особого урона, и у них, в отличие от остальных, не были свежи в памяти картины страшной бойни. Пехота, которая приняла на себя главный удар и понесла самые крупные потери, меньше всех была настроена снова идти в бой; она соглашалась на капитуляцию.

На краю обрыва и на простиравшемся дальше плато стояли в ожидании русские силы. Они подтянули к откосу артиллерию, навели жерла орудий на шведские войска. По мере того, как шло время, нарастало и нетерпение русских. Командир батареи послал офицера к Меншикову, требуя разрешения открыть огонь. Ему велели подождать еще немного. На берег был послан ординарец, чтобы поторопить Левенхаупта с решением.

Хотя неразбериха в шведских войсках была частично преодолена, состояние их нельзя было назвать хорошим. Дисциплина хромала, заставить солдат подчиняться приказам было почти невозможно, едва ли не во всех соединениях часть людей отсутствовала. Демонстрируя свое нежелание сражаться, многие соединения начали палить в воздух, и над рекой загромыхали, отдаваясь эхом, ружейные залпы. Группы перебежчиков продолжали переходить к застывшим на месте русским линиям. Продолжались и безумные попытки перебраться на ту сторону Днепра. Поток отчаявшихся людей на утлых суденышках подпитывался казаками, которые сражались на стороне шведов: они предпочитали рисковать, переплывая широкую реку, нежели попасть живыми в руки русских. Они не без оснований страшились возмездия за свой бунт против царя. Но переправа через Днепр была сейчас едва ли не более опасной, чем раньше, из-за рыскавших по берегу неприятельских казаков и калмыков.