Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [42]

. Вместе с тем поспешным было бы утверждение, что бояре и дворяне в Тушине представляли только самих себя. Так, обращает на себя внимание то, что в числе членов посольства, получавших содержание от короля во время пребывания в смоленском лагере, отмечены кн. Леонтий Иванович Шаховской и Гаврила Хрипунов[390], известные по другим источникам как воеводы Ржевы-Володимировой и предводители местной дворянской корпорации[391]. Эта деталь говорит за то, что в совещаниях в Тушине участвовали не только бояре и дворяне, составлявшие верхний слой «двора» Лжедмитрия II и постоянно находившиеся в тушинском лагере, но и люди, выступавшие от имени местных дворянских объединений. Можно указать и другой факт, свидетельствующий о сохранении определенной связи между тушинским лагерем и территориями, лежащими за его пределами. Так, в письме кн. Романа Ружинского Сигизмунду III от 27 февраля 1610 г. встречаем упоминание о жалобах бояр и «патриарха» на действия запорожцев, разоряющих Зубцовский уезд, в то время как жители Зубцова больше других расположены к королю[392]. Стоит отметить, что и Зубцов, и Ржева относятся к одному и тому же региону — западной части Замосковного края, оказавшейся в стороне и от действий польско-литовского войска, и от военных действий 1609 г. Есть основания полагать, что по крайней мере интересы дворянства этого региона могли найти соответствующее отражение в тексте условий, представленных Сигизмунду III.

Первое, что следует констатировать, обращаясь к разбору этих условий, это предложение русского трона старшему сыну Сигизмунда III королевичу Владиславу. Если учесть, что и сам король, и его послы предлагали русским боярам и детям боярским в Тушине подчиниться власти польского короля, то следует согласиться с В. Поляком, что они по существу отклонили предложение Сигизмунда III[393]. Даже в том стесненном положении, в каком оказались русские тушинцы после побед М. В. Скопина-Шуйского и бегства Лжедмитрия II, они выступали за сохранение Русского государства как особого политического целого.

Что касается самого содержания предложенных этому кандидату условий, то по отношению к ним во многом сохраняют силу наблюдения С. Ф. Платонова, анализировавшего текст договора, в который вошла большая часть этих условий.

Так, вслед за С. Ф. Платоновым[394] следует констатировать, что согласие на избрание государя из польского королевского дома было связано с надеждами на то, что с помощью Речи Посполитой удастся восстановить традиционный общественный порядок, подавив сопротивление тех сил, которые нарушают стабильность в обществе. Стремления эти в первоначальных условиях нашли даже более яркое выражение, чем в окончательном тексте. Так, запрещение крестьянских переходов в проекте мотивировалось тем, что с помощью переходов «холопи (т. е. крестьяне. — Б. Ф.) могут искать своеволеньства». Сходным образом мотивировался и запрет освобождения холопов: «Если бы им была воля, то они могут, отшедши на дальней край и собрався люди много и обравши посреди себя господаря такова ж, как они сами, будут поседать замки и места, чому вже нине не новина». Очевидно, что именно в освободившихся холопах — военных слугах бояр и детей боярских, опытных воинах, недовольных своим положением в обществе, составители условий видели главную опасность для существующего порядка, ту силу, которая хочет захватить власть в России, выдвигая из своей среды самозванцев — претендентов на трон.

В условиях нашлось место и для казачества: новый правитель — королевич — вместе «з бояры и з думными людми» должен был решить, нужны ли казаки на Волге, на Дону, на Яике и на Тереке. Уже сам характер употребленных формулировок показывает, что речь шла не только об удалении отрядов «вольных казаков» с русской территории, но и о принятии мер, которые привели бы вообще к ликвидации казачества даже в районах его расселения за пределами этой территории.

По отношению к рассматриваемому документу сохраняет силу и наблюдение С. Ф. Платонова, что русские тушинцы добивались сохранения под властью нового государя традиционных обычаев и институтов русского общества.

Статьи предусматривали, что будущий государь должен «звычаи вси давные добре заховати», что должны быть подтверждены пожалования земель и доходов боярам, детям боярским и церкви, по традиционным нормам («како было при прежних господарех») должно было выплачиваться жалование и тем, кто получал его «з городов», суды должны были вершить правосудие, «как было изначала по Судебнику». Наконец, на нового государя налагалось обязательство сохранить и традиционную систему налогообложения, «яко было за прошлых великих господарей».

Ряд статей проекта, составленных явно при участии Филарета, предусматривал целый комплекс мер, направленных на сохранение позиций православия как единственного официально признанного вероисповедания. Сам текст условий открывался предложением, чтобы Сигизмунд III своему сыну «произволил бы[ти] греческое веры» и короноваться при участии патриарха «по древнему чину». С этим установлением связано и другое, определявшее будущие отношения нового государя и православных архиереев: он должен был «духовне им усвоятися и нарицать отцы и учители». Одновременно «учителем… римские и лютерские и иных вер» закрывался доступ на русскую территорию. Полякам из свиты будущего государя предписывалось «служба своя отправляти в дому». Лишь «для самые нужи» можно было бы согласиться «учинить костел за городом». Все это свидетельствует о сознательных намерениях русского дворянства и духовенства сохранить не только само Русское государство как особое политическое целое, но и основы традиционного общественного строя.