Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [106]
Таким образом, уже к концу правления царя Василия в составе Думы присутствовала целая группа людей, обязанных своим пребыванием у кормила правления Российским государством исключительно милости монарха. Для людей этого круга, как представляется, было особенно трудно психологически противостоять распоряжениям монарха.
К этому следует добавить, что к концу 1610 — началу 1611 г. благодаря распоряжениям Сигизмунда III состав Боярской думы существенно пополнился за счет получивших от него думные чины бывших приверженцев Лжедмитрия II. Правда, боярский чин получили от Сигизмунда III всего 5 человек (кн. Ю. Н. Трубецкой, И. Н. Салтыков, И. М. Салтыков, Н. Д. Вельяминов, кн. Г. П. Ромодановский)[1026], но из 22 окольничих 9 к концу 1610 г. получили свой сан от короля[1027]. Целый ряд этих людей (такие, как Т. В. Грязной, М. А. Молчанов, И. Н. Ржевский, Д. О. Крабов) никак не могли бы рассчитывать на получение такого сана при сохранении традиционного порядка назначений. Все эти люди не только не могли противодействовать распоряжениям Сигизмунда III, они и в состав Думы были введены, чтобы обеспечить их исполнение.
Такое поведение русской знати — обладателей думных чинов (той социальной группы, на которой традиционно лежала ответственность за обеспечение управления государством и которая традиционно участвовала в решении всех важных вопросов, касавшихся судеб страны) привело к ряду опасных последствий. Готовность Думы мириться с действиями короля, принимая их к исполнению, воспринималась Сигизмундом III и его советниками как отражение отношения к этим действиям населения всей страны и убеждала их в правильности избранной политической линии, которую польский монарх продолжал проводить в жизнь в конце осени 1610 и зимой 1610/1611 гг.
При постоянных финансовых трудностях, которые испытывал Сигизмунд III во время смоленского похода, неудивительно, что его особое внимание привлек вопрос о пополнении царской казны, содержимое которой он рассчитывал использовать в своих интересах. На эту сторону дела обратил внимание уже Федор Андронов в своем первом письме из Москвы, советуя принять меры для пополнения царской казны, расхищенной после низложения Василия Шуйского[1028]. Советы эти были услышаны. 3 ноября король приказал Думе стараться вместе с А. Госевским, чтобы «задержанью доходы, пошлины и повинности выбрати и до казны господарской, як наиранее, знести»[1029].
Еще раньше, 30 октября он предписал взять в казну вотчины и поместья Шуйских и принять меры к возвращению незаконно розданных изделий из драгоценных металлов и пожалованных разным лицам дворцовых и черных земель[1030].
Тогда же король позаботился о назначениях, благодаря которым его распоряжения не остались бы пустым звуком. Он назначил дворецким бывшего боярина Лжедмитрия I и Лжедмитрия II кн. Василия Мих. Масальского. На нового дворецкого возлагалась обязанность, чтобы земли, «что к дворцу господарскому належит, отыскивал и на особы наши господарские збирал»[1031]. А 7 ноября и Федор Андронов был послан на Казенный двор «в товарыщи» к боярину Василию Петровичу Головину[1032], члену рода, представители которого были уже два века казначеями московских государей.
Теперь, когда сбор доходов оказался под контролем ставленников короля, открылись возможности для того, чтобы возложить на русскую казну расходы по содержанию части находившихся в России польско-литовских войск, прежде всего отрядов бывших тушинцев, недавно присоединившихся к королевской армии. В описи архива Посольского приказа 1626 г. сохранились записи о двух королевских «листах», присланных после этого в Москву. По одному из них предписывалось выдать Александру Зборовскому — предводителю отряда тушинцев, присоединившегося к войскам Жолкевского перед битвой при Клушине, «деньгами и собольми и золотыми на 1.000 рублев», по другому следовало выдать 2.000 руб. Яну Петру Сапеге[1033].
Яркую характеристику порядков, установившихся с назначением Андронова на Казенном дворе, находим в материалах, подготовленных для переговоров под Смоленском в 1615 г. Хотя А. Госевский предложил боярам «казну переписывать», оказалось, что «как бояре запечатают, а придут опять в казну, а печати боярских нет, печать Федьки Ондронова». В ответ на вопросы он объяснял, что «распечатывал» казну по приказу А. Госевского[1034]. Так появилась возможность распоряжаться собранными в казне деньгами и без ведома Думы.
В конце ноября был предпринят другой важный шаг. В Поместном приказе по распоряжению короля был посажен дьяк Иван Тарасьевич Грамотны[1035] — бывший думный дьяк Лжедмитрия II, одна из наиболее видных фигур в круге тех людей, которые, по признанию самого Сигизмунда III, «почали» ему «служити преже всех». Тем самым под контроль польско-литовской власти попало распределение большей части земельного фонда, находившегося в обладании светских феодалов. Как показал предпринятый Л. М. Сухотиным анализ сохранившихся фрагментов делопроизводства Поместного приказа первой половины 1611 г., на этом посту Грамотны оказался не только хорошим товарищем других бывших тушинцев, обогащению которых (в том числе и незаконному) он всячески содействовал, но и послушным исполнителем не только предписаний короля, но и распоряжений Александра Госевского. Именно к велижскому старосте обращались дети боярские, желавшие получить новые поместья, и после его одобрительной резолюции соответствующие решения принимались Боярской думой.
