Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [104]
Особо близким к царю Василию лицом был и думный дворянин Василий Борисович Сукин, он «людей втаи сажал по Шуйского веленью». Его даже обвиняли в том, что он участвовал в организации заговора, чтобы вернуть на трон уже низложенного правителя[999]. В. Б. Сукин не только получил 30 октября н. ст. пожалования от Сигизмунда III[1000], но и активно сотрудничал с советниками короля в деле развала «великого» посольства.
В список близких к царю Василию людей был внесен и думный дворянин, который «у царицы за кушаньем сидел», Иван Никиф. Чепчугов[1001]. В декабре 1610 г. он был назначен ясельничим и получил от короля черную волость Мериновскую (около Кинешмы) — бывшее владение кн. Дмитрия Шуйского[1002]. Перечень дьяков — приверженцев Шуйского открывал думный дьяк Василий Осипович Янов, «Шуйскому по жене племя»[1003]. Это не помешало ему стать в дальнейшем едва ли не главным лицом среди дьяков — приверженцев Сигизмунда III и Владислава[1004]. В списке фигурирует и смоленский сын боярский Михаил Бегичев, которому дьячество было дано «за шептанье»[1005]. 12 декабря н. ст. 1610 г. он был назначен дьяком в Казанский приказ[1006].
Логика действий таких людей понятна. Добившись более высокого положения благодаря милостям царя Василия, они вынуждены были, чтобы его сохранить, искать милостей у отца нового государя. Таким образом, состав «меньшей братьи», о которой писал С. Ф. Платонов, далеко не исчерпывался людьми из Тушина.
Искали королевских милостей и достаточно высокопоставленные люди, не принадлежавшие к близкому окружению свергнутого царя. Так, вероятно, благодаря хлопотам одного из посольских дворян, Бориса Иван. Пушкина, получил поместья в Коломенском уезде думный дворянин и сокольничий Гаврила Григ. Пушкин[1007], а думный дворянин Иван Мих. Пушкин с сыновьями получил подтверждение прав на козельские владения[1008].
Особенно важно, что хлопотать о таких пожалованиях стал и целый ряд представителей старинной знати, занимавших самые высокие места на лестнице социальной иерархии.
В неоднократно уже упоминавшемся списке в числе членов Думы, особо близких к царю Василию, фигурирует боярин кн. Иван Сем. Куракин[1009], один из главных воевод этого правителя. Как отметил сам С. Ф. Платонов[1010], уже в октябре 1610 г. И. С. Куракину были возвращены «маетности его, которые упросили разные люди в Смоленском уезде»[1011]. 9 декабря он получил часть села Пурех — вотчины кн. Ив. Ив. Шуйского[1012]. Грамотой от 9 января 1611 г. И. В. и П. В. Морозовым было предоставлено возмещение «вместо села Яковцова, што отдано князю Ивану Семеновичу Куракину»[1013]. Еще более значительные пожалования И. С. Куракин получил в следующем 1611 г. Так как земли, розданные смоленским помещикам, отобрать у них не удалось, И. С. Куракину было пожаловано бывшее поместье кн. Вас. Мих. Масальского — село Ваче Муромского уезда — свыше 1.000 четвертей земли. Это пожалование было сделано в июне 1611 г., когда вся страна была охвачена восстанием и Первое ополчение осадило Москву. Позднее за то, что он «против изменников своих крепко стоит», король пожаловал князю дворцовое село Белое и слободу Кестомскую в Пошехонском уезде[1014]. Неизвестно точно, когда, вероятно для лучшего несения службы, он получил еще и 300 руб.[1015]. В декабре 1611 г. по просьбе князя, награждая его за службу, Сигизмунд III назначил его дворецким Казанского дворца[1016].
Послам, отправленным в 1615 г. для переговоров под Смоленск, «для обличения» польско-литовских комиссаров был наряду с другими документами передан текст грамоты Сигизмунда III князю, в которой ему предлагалось «говорить» «Московского государства всяким людям», чтобы они выбрали на русский трон Сигизмунда III[1017]. Так как подобные грамоты, как увидим далее, были посланы кроме него только М. Г. Салтыкову и Ф. Андронову, то становится понятным, почему при царе Михаиле говорили, что И. С. Куракин «с польскими и литовскими людьми на разоренье Московскому государству советник был»[1018]. Участие кн. И. С. Куракина в планах заговора в пользу Сигизмунда III сближает его с группой бывших тушинцев, и в этом плане его поведение отличалось от поведения большинства членов Думы.
Однако документы, на которых обратил внимание Л. М. Сухотин, касающиеся двух таких в будущем видных деятелей царствования Михаила Федоровича, как кн. Б. М. Лыков и Ф. И. Шереметев, показывают, что в в иных отношениях в поведении кн. И. С. Куракина не было ничего исключительного.
