Польские трупы - [91]

— А почему, собственно, нет?

Они уже сидели в горячей воде, покрытой прохладной пеной, когда Буковский признался:

— Честно говоря, после вчерашней ночи я думал, ты меня до смерти не простишь.

— Что? — удивилась она. — Это ты жутко обиделся и убрался ко всем чертям.

— Я? Ты выгнала меня на улицу, как собаку.

— Ну знаешь! Сказала только, что если не нравлюсь тебе такая, какая есть, то проваливай. Решение было за тобой. Ты его принял. Между прочим, даже забыл взять куртку и бейсболку.

— Что-что? Значит, меня не обокрали? А кошелек и мобильник?

— Все оставил у меня, до того я тебе осточертела.

— А из-за чего мы поругались? — спросил он осторожно.

— Не помнишь?

— Ммм… не очень.

— Ну вот, этого я и боялась. Из-за несчастного Мручека, конечно. И из-за того, что ты так бездарно влип. Говорила я тебе, чтобы был осторожен. А ты не послушал.

— Я журналист, не мог упустить такую тему.

— И добился того, что сам можешь стать темой для других стервятников.

— Если бы ты сказала…

— Что именно?

— Что Мручек влюбился в тебя, пробовал за тобой приударить. Если б я знал, что он считает меня соперником, вел бы себя осторожнее. Зачем ты меня обманывала?

— Боже, обманывала? Да если б я вздумала рассказывать о всяких придурках, которые стремились со мной переспать, не хватило бы времени ни на что другое. А этот был глупее всех. Хотел на мне жениться…

— А ты?

— Что я? Сижу с тобой в ванне, а он лежит на столе патологоанатома. Ну, сам себе ответь.

Буковский неуверенно прикоснулся к ней. Кожа была скользкой от пены.

— Впрочем, сейчас это действительно не важно, — добавила она. — Мы должны найти ответ на гораздо более существенные вопросы.

— Увы, — поддакнул он.

— Но мы оба слишком скованы, тебе не кажется? Может, сначала решим эту проблему? — неожиданно спросила она. — Часок ничего не изменит. Идем.

Ему было трудно поверить, что это происходит наяву. Дорота наконец сдалась. В спальне хозяев стояло большое супружеское ложе. Она знала, где чистое белье, и через несколько минут они лежали на свежей простыне, пытаясь воскресить друг в друге себя прежних, какими были когда-то. Оба старались, чтобы все продолжалось как можно дольше, и прошел почти час, прежде чем они упали рядом без сил. Неожиданно Дорота громко рассмеялась.

— Ты что? — спросил он.

— Убедился, что нигде нет скрытого микрофона? А если я его проглотила? Может, на всякий случай сделаешь мне клизму?

— Ну, знаешь! Свинья! — обиделся он. — А я-то старался!

Но почувствовал неловкость: ведь такие мысли действительно пару раз промелькнули у него в голове.

— Не принимай близко к сердцу, — шепнула она, снова прижавшись к нему. — Я тебя тоже немного подозревала. Ох, до чего мы дошли во всеобщем безумии! Это же паранойя.

— В чем ты меня подозревала? — поразился он.

— Хотя бы в том, что ты подумал, не была ли я случайно тем самым стукачом в «Свободном слове». И решил меня разоблачить.

— А была? — спросил он почти всерьез.

— Нет. Но хватило бы, чтобы кто-нибудь так написал. Ты или кто-то другой. Я бы не отмылась до конца жизни. Пьянчужка, распутница, да еще и агентша. Великолепно!

Сейчас в ее шутливом тоне послышалась горечь.

— Одно утешение — оказалась бы в хорошей компании, — добавила она.

Протянула руку к столику, взяла сумку. Вынула сложенный вчетверо листок.

— Что это? — спросил он.

— Составила гипотетический список. Подумай, поразмышляй. Может, что-нибудь надумаешь. Хотя задача не из легких. — Она развернула листок. — Ну, вот. Одиннадцать теперешних и семнадцать бывших депутатов парламента. Девять сенаторов. Четыре министра. Двадцать два замминистра и госсекретаря. Два епископа. Четырнадцать прочих священнослужителей. Четыре знаменитых альпиниста, покорители гималайских восьмитысячников. Двенадцать актеров и режиссеров, известных антикоммунистическими взглядами. Один нынешний генерал разведки. Пятнадцать профессоров. И, внимание: сорок два журналиста из разных изданий. Надо признать, что Червякевич, мать его, ценил нашу силу!

— Ты права, это чистая паранойя, — вздохнул он.

— Именно. Но кто-то все же убил Мручека. Мы не должны об этом забывать.

— Я наверняка не забуду, — его передернуло. — Постой! Тебе эти фамилии дал он?

— По-моему, это должна была быть приманка, чтобы я согласилась стать госпожой Мручек. Но никаких бумаг он не показал. Всё только на словах.

— Мою фамилию тоже назвал? — воскликнул Буковский возмущенно.

— Твою нет. Может, боялся, что я тебе протреплюсь и пропадет эффект неожиданности.

Дорота поднялась с постели, и он несколько мгновений мог видеть ее тело в ярком свете полудня. Оно мало изменилось за эти годы.

— Куда ты? — спросил он с обидой.

Она наклонилась и быстро его поцеловала.

— Час прошел. Мне пора начинать расследование. Тебе нельзя показываться в городе. Сиди здесь, никому не открывай, не подходи к телефону. Выспись, а потом немного подумай. Я поработаю ногами, а ты попробуй головой. Мы разгадаем эту чертову загадку, увидишь.

* * *

Он ничего не смог придумать. Провалился в неглубокий беспокойный сон, в котором появлялись люди из списка, оставленного Доротой. Был ли это настоящий список из папки Глисты или хотя бы его фрагмент, он не знал. Не имел понятия, в чем мог обвинить персонажей своего сна, каким образом к ним подобраться, заставить признаться, кто из них убил историка Мручека.