Польские повести - [37]

— Альберт? При чем тут Альберт? — спросила Сабина.

— Малый выгораживает Отца. — Слова эти, сказанные Человеком в мундире, каким-то чудом дошли до моего сознания.

— Ну а дальше как дело было? Куда серна-то подевалась? — спросил Толстяк.

— Не знаю, — пробормотал я растерянно.

— Ах, не знаешь. — Представители власти вздохнули с облегчением.

Сабина со своим чемоданом и плащом направилась к двери.

— Подождите нас, — остановил ее Молодой, — сейчас все вместе выйдем.

— Где ружье этого… браконьера? — обратился он к Ксендзу.

— Не знаю, — упрямо повторил Ксендз. Губы его, затерявшиеся среди густой бороды и усов, совсем побелели.

— А ну-ка проводите нас на пасеку. И сетки от пчел прихватите.

— Нет у меня сеток.

— А ваши пчелы больно жалят? — Человек в мундире, казалось, понемногу оттаял.

— Сами увидите.

— А кто у вас ими занимается?

— Мы с дочерью.

Толстяк обратился к Сабине:

— Вы нам не поможете? Оставьте вещи.

Когда мы выходили во двор, я хотел было подойти к Отцу, но толстый живот представителя власти преградил мне путь. Я отскочил и оказался рядом с Ксендзом. В ту же минуту к нему подскочил Профессор, он схватил Ксендза за рукав и, встав на цыпочки, с горячей убежденностью зашептал на ухо:

— Я меняю мнение о вас. Честь, отвага. Тайники с оружием — это благородно. Так и нужно. Всегда наперекор. Скрывать, затаиваться, выжидать… — Он быстро засеменил вперед, опередил всех, раскинул ручки — маленький, нахохленный, смешной.

— Позвольте, — обратился он к представителям власти, — я за этих людей ручаюсь.

Толстяк добродушно засопел.

— Ваше мнение, пан Профессор, мы ценим и учтем, но проверить нужно.

Мы вышли на пасеку. Солнце уже поднялось высоко, сильно припекало. Пчелы монотонно гудели в саду, вились вокруг улья, густо облепив деревянную резьбу летки.

— Здесь, наверное? — Молодой показал на святого Георгия.

Это был самый высокий улей, — Георгий Победоносец стоял на деревянном драконе. Так и есть, угадал. Сердце у меня забилось чаще.

Впрочем, осматривать улей они не торопились. Стояли, поглядывая друг на друга, и выжидали.

— А ну, смелей, — с насмешкой уговаривал их Ксендз. — Не надо бояться. Две пчелки — это только на пользу. Ну а если десяток — можно и богу душу отдать.

— Я посмотрю! — вызвалась Сабина. — Мне они ничего не сделают.

Представители власти не возражали.

— Только для чего это вам нужно? — холодно и спокойно спросила Сабина. — Я так и не знаю, для чего это вам нужно?

— Может, вы заглянете в улей и проверите, что там внутри, — смущенно и даже робко попросил лысоватый голубоглазый Толстяк. — Посмотрите, а потом нам скажете.

— Ну что же, будь по-вашему, — согласилась Сабина.

Она, легко ступая по траве, обошла улей и остановилась возле его задней стенки. Пчелы легким дрожащим облачком вились над ее головой. Словно сквозь дрожащую сетку мы видели каменное неподвижное лицо Сабины. Она нагнулась, мы услышали, как стукнул отодвинутый засов. Сабина сунула в улей голую руку. Я почувствовал, как по моему лбу стекают капли пота, щекоча брови. Я взглянул на Отца, потом на Ксендза. На отцовском лице не дрогнул ни один мускул. Только на шее под упрямо выступавшим вперед, давно не бритом подбородком ходуном ходил кадык. Ксендз едва заметно шевелил губами, но я был уверен, что он не молитву читал. Глаза его горели гневом. Я снова перевел взгляд на Сабину. Вот, вот на лице ее появится гримаса — верный признак того, что она все увидела и поняла. Что она тогда сделает?

Сабина вытащила руку из улья.

— Там ничего нет, — сказала она спокойно.

И тут же тихонько вскрикнула и невольно хлопнула себя по оголенному плечу. А когда опустила руку, мы увидели на ее плече маленькую красную метку. Оглушенная пчела запуталась в шарфе платья, потом, тоненько жужжа, закружилась на месте и упала на лопушиный лист.

— В первый раз, — прошептала Сабина, обращаясь к самой себе, и склонилась над неподвижной теперь пчелой. — Это я ее убила. — И что-то похожее на удивление и любопытство мелькнуло в ее взгляде.

В эту минуту к нам подошла Пани с большим деревянным подносом в руках. На подносе стоял графинчик с пурпурно-красной наливкой, рюмки и тарелки с ломтями холодного мяса.

Держа поднос на весу, она велела Ксендзу наполнить рюмки. Подошла к Людям в мундирах.

— Выпейте рюмочку, — предложила она Молодому.

Он на ощупь взял рюмку, потому что смотрел в эту минуту на Пани, они обменялись долгим взглядом. Второй отказался от угощения.

— Нельзя. Служба. Да и подследственный. — И он кивнул на Отца.

— Как? — удивилась Пани. — Разве это не все?

Профессор снова распростер руки.

— Да будет вам. Клянусь честью…

— Что поделаешь, это от нас не зависит. Сами понимаете. Нам тут жить, мы со всеми хотим ладить. Да вот получили приказ: отдать под следствие. Обязаны доставить его в Город.

— Коли так, — сухо сказал Отец, — не теряйте времени понапрасну. Ведите.

— Поедем с нами, — предложил Профессор, — я подвезу вас до лесопилки. Может, по дороге что другое надумаете.

— Надумать — ничего не надумаем, а подъехать можно, — согласился Толстяк.

И вот все стали рассаживаться на широком сиденье брички — Профессор и Сабина впереди, а за ними Люди в мундирах, оставив посередине место для Отца. Пока Пани и Ксендз прощались с Сабиной, Отец отвел меня в сторонку, похлопал по плечу и, словно бы ничего не случилось, с деланной веселостью сказал: