Камень на камень

Камень на камень,

На камень камень,

А на этот камень

Еще один камень.

(Из народной песни)

Построить склеп. Легко сказать. Кто не строил, тот не знает, во сколько такой склеп обходится. Все равно что дом. Хотя склеп, говорят, тоже дом, только для тамошней жизни. Вечность не вечность, а свои угол у человека быть должен.

Выплатили мне компенсацию за увечье, приличную, сколько-то там тысяч, — все ушло. Часы были, серебряные, с цепочкой, память о партизанских годах, — туда же. Полосу поля продал — туда же. И одни только стены поставил, а закончить — не хватило. Другое дело, что, не помри Хмель, я б закончил. Не сразу, так помаленьку. Свиней бы на продажу завел. Был бы, во всяком случае, человек, который покоя бы не давал, душу из тебя тянул. Не любил Хмель, не в пример нынешним мастеровым, недоделанную работу бросать. Что начал, должен был довести до конца. Но он как кончил крепить свод, так ни разу и не пришел, не спросил денег, в тот же день слег, а через неделю поминай как звали.

А что было делать, когда я ни гроша больше не смог наскрести, чтобы он, пока был жив, закончил. Даже если и перепадало чего, более неотложные находились траты, а склеп, думал я, подождет. Никто, слава богу, не собирается помирать. К тому ж налоги, налоги. Я еще и задолжал. А тут подошло время отдавать долг, а денег взять неоткуда.

Кубик, сосед, чуть не каждый день приходил и прямо с порога — ни тебе слава Иисусу, ни как живешь — когда отдашь да когда отдашь. Обещался к прошлому рождеству, а тут уже новое на носу. Парень у меня женится. Ребенка заделали. Костюм надо справить, рубашку, башмаки. Опять же музыка, водка. Это все должен жених. Думаешь, теперь как прежде свадьба. Костюм отцов, а рубаху мать из полотна сошьет. И одни свои, деревенские, молодым на счастье. Нет, теперь из города надо приглашать. Этим сивухи не поставишь, им подавай магазинную. И свадьба три дня: коли уж приедут, нажраться да налакаться должны, не то потом ославят, что у скопидомов были. Да еще, черти, так гуляют — не успеешь оглянуться, уже трезвехонькие. Не столько и съедят, сколько выпьют. И каждому давай пол-литра в дорогу, чтоб не поминали лихом.

Ладно, занял я у Мачёлека. И отдал Кубику. Прикинул: Мачёлек за мельницей живет, не будет каждый день приходить, как Кубик. Но и Мачёлек, паразит, оказался не лучше. Приходить не приходил. Но, когда ни встретит меня в деревне, издалека уже дерет глотку:

— Эй, чтоб тебя, гони деньги! Небось брал — не замешкался!

За хлебом в магазин боязно стало ходить — вдруг там на него наткнусь. В костел по воскресеньям и то боязно, иной раз не подождет, пока я за ограду выйду, орет через головы, еще на освященной земле.

В конце концов, подумал я, будут мне тут всякие нервы мотать. Телку на веревку и повел на скупной пункт. Хотел корову растить, да что поделаешь. Поглядывал только, чтоб ни с кем из деревенских по пути не встретиться, а то начнут охать, жалко, мол, такую телку сдавать. По счастью, день выдался погожий, люди в поле, один старый Блах грелся на солнышке возле хаты. Глаза закрытые, ну, думаю, дремлют или это они от солнышка, как-нибудь проскочу. Телка ступала мягко, да и я не топал. Вдруг что-то у них в глазах сверкнуло, будто они ими из стороны в сторону повели.

— Никак к быку ведешь?

— Нет, на скуп.

— Лучше б к быку.

— Ну, лучше.

— Ой, хороша была бы корова. Вымистая. Без воды б обходилися в страду. Кислое молоко пили бы. Горшков только побольше накупить. Раньше на ярмарках какие хошь были — корчаги, кринки, чугунные. Сырки бы делал. Поразвешал в соломенных плетенках на чердаке, и пускай сохнут. Они годами могут висеть. А начнись война, у тебя сушеный сыр. Хоть с лапшой ешь, хоть с хлебом, просто кусок в поле взять — целый день сей, коси, паши. И голоду не почуешь. А то отщипнуть да грачам покрошить. До вечера будут за тобой ходить. А так зарежут твою телку, сожрут, и вся недолга.

— Ну, корова тоже не вечная.

— Не вечная, зато млечная. А что вечно?

Я прикусил язык, чтоб не сказать старику худого слова, уж очень они меня обозлили. Я и сам знал, какая бы из нее вышла корова, незачем было говорить. Шерсть — волосок к волоску. Голова небольшая, а загривок широкий. Задние ноги далеко расставлены, точно два вымени вырасти должны. А когда я собрался из хлева ее выводить, ни за что не давала веревки к рогам привязать. Нет и нет, мотает головой туда-сюда. Пришлось взять за морду, погладить и сказать:

— Телушка, телушка, мне склеп нужно построить.

А склеп стоит недостроенный, пропадает зазря. Надо б его сверху досками обшить. Плиту сделать у входа, чтобы после каждого гроба наново не замуровывать. Надпись вырезать, что склеп семейства Петрушек. Может, даже позолотить буквы. Теперь все золотят. У Клониц не только что склеп семьи Клониц, но и каждый особо позолочен: Валтасар Клоница, Енджей Клоница, Аделаида Клоница, Зофья Клоница, в девичестве Холевек, родились, померли — знай, господи, что за человек пред тобой предстал. Не меньше сотни букв наберется. Правда, Клоницы одним льном каждый год засевают три-четыре гектара, им есть на что золотить.