Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [67]

Ситуация в Западном крае изменилась после освобождения крестьян от крепостного права и начала восстания в 1863 году. Как было сказано выше, в середине 1860-х годов было введено преподавание Закона Божьего католикам на русском языке. Но при этом местные власти не предприняли другого, казалось бы, логически следующего шага в том же самом направлении – замены польского языка русским в дополнительном католическом богослужении. Генерал-адъютант Николай Андреевич Крыжановский увязал эти две сферы напрямую: «Для простолюдинов Западных губерний польский язык должен быть языком совершенно иностранным. Кроме Жмуди, все говорят и понимают по-русски, а потому следует стремиться к тому, чтоб в здешнем крае ксендзы читали проповеди не на польском, а на народном языке, в Жмуди по-жмудски, а во всех остальных губерниях по-русски. На тех же народных языках обязаны они преподавать религию в школах, гимназиях и даже в частных домах»[683]. Решительности, как известно, М. Н. Муравьеву хватало, а значит, в данном случае были более веские причины. В учебных заведениях можно было легко контролировать посещение учениками уроков Закона Божьего своего исповедания, намного труднее было обеспечить, чтобы православные крестьяне не посещали католических костелов. Кроме того, действовал указ 1848 года, запрещавший употреблять русский язык в богослужении «иностранных исповеданий». Поэтому только после нескольких лет интенсивных дискуссий власти выработали отношение к богослужебному языку в католических церквях Западного края.

Дискуссия о языке проповедей в католическом богослужении велась не только в печати, но и в Ревизионной комиссии по делам римско-католического духовенства Северо-Западного края (далее – Ревизионная комиссия), учрежденной в начале 1866 года виленским генерал-губернатором К. П. Кауфманом. Вскоре свое мнение высказало начальство православных епархий западных окраин Российской империи. Стимулом к обсуждению этого вопроса могло стать обращение генерального викария Могилевской римско-католической архиепархии епископа Юзефа Станевского (Józef Maksymilian Staniewski) от 2 ноября 1865 года, в котором он сообщал о ходатайстве католического духовенства Витебской и Могилевской губерний о допущении проповедей на белорусском языке[684]. Но можно выдвинуть и другую версию, предположив, что инициатива принадлежала Алексею Порфирьевичу Владимирову, в то время работавшему в Виленском учебном округе, который в конце января 1866 года вручил генерал-губернатору свои соображения по этому поводу[685]. В этих дискуссиях окончательно выкристаллизовались аргументы как сторонников, так и противников введения русского языка в католическое богослужение[686].

Не вызывает сомнений, что идеологические основы «разъединения католицизма и польской национальности» положил редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков[687], который считал, что нужно стремиться к тому, чтобы все подданные государства были интегрированы в одну «политическую национальность». Содержание термина «политическая национальность» в идеологии М. Н. Каткова было полиэтническим и поликонфессиональным: и «русские подданные католического исповедания» должны были считать себя «вполне русскими людьми»[688]. То есть всех подданных Российской империи должна сплотить лояльность государству, а объединяющим началом должен стать русский язык: «Самое прочное из всех завоеваний есть завоевание, делаемое языком какого-нибудь народа»[689]. М. Н. Каткову вторил и А. П. Владимиров: «Язык есть сильнейший проводник национальности»[690]. Поэтому М. Н. Катков поддерживал идею о введении русского языка в католическое богослужение[691]. Те же самые аргументы, что и М. Н. Катков, приводят и некоторые члены Ревизионной комиссии[692].

Замена православия русским языком в качестве главного интегрирующего начала русскости была проведена М. Н. Катковым и по весьма прагматическим мотивам. Традиционное отождествление православия и русскости не позволяло включить католиков-белорусов в число русских, что, по мнению многих российских чиновников и влиятельных публицистов, делало их легкой добычей полонизаторов[693]. Преследуя прагматические цели, можно было заменить польский язык в католическом богослужении белорусским, как и предлагал генеральный викарий Могилевской римско-католической архиепархии епископ Ю. Станевский. Но в середине 1860-х годов перспективы признания за белорусским языком какого-либо общественного статуса были еще меньше, чем в начале этого десятилетия. Хотя большинство епископов православной церкви поддержало идею отказа от польского языка при католическом богослужении, ни один из них не предполагал возможности введения белорусского языка. Начальство православной церкви утверждало, что русский язык понятен белорусскому крестьянину (так же как и ксендзам), а белорусский язык, «как грамматически и филологически необработанный», годен только «для домашнего сельскохозяйственного обихода»[694]. Кроме того, в белорусском языке «много польских слов и оборотов»[695], что делает его орудием в руках полонизаторов: «Этот язык, будучи сам в себе наречием общего славянского языка, в западном крае издавна был подготовляем в орудие Римской пропаганды, чтобы народ обратить в католичество и ополячить»