Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [64]

.

Все эти замечания попали в Санкт-Петербург, где продолжилось обсуждение в Ученом комитете Министерства народного просвещения, а также в Западном комитете. В столице в конце 1862 года русификаторские тенденции еще не имели перевеса. Этому способствовала позиция не только министра народного просвещения А. В. Головнина, но и некоторых других высокопоставленных чиновников. П. П. Гагарин, например, указал, что вопрос о языке обучения надо решать на местах[648]. Еще менее в русификаторских тенденциях можно подозревать членов Ученого комитета. Один из них, основываясь на своих знаниях о языковой ситуации Западного края[649], предлагал такие меры, которые еще более усиливали бы позиции польского языка, но вместе с тем создавали бы весьма благоприятные условия для развития белорусского языка: для католиков языком обучения должен быть польский «и в пособие к нему местное наречие»; для православных – церковнославянский, «употребляя буквы русские и объясняясь с учениками на местном наречии», а позже можно перейти и на русский; для литовцев – на литовском и польском, но начинать с первого[650]. Ученый комитет Министерства народного просвещения, заседавший в начале декабря 1862 года, был еще более благосклонен к «местным наречиям». Комитет предложил там, где «народонаселение говорит совершенно другим языком» (имелись в виду Остзейский край и Литва), вести преподавание на «местных наречиях». Подобный принцип предлагался и для Белоруссии и Малороссии, где как для католиков, так и для православных надо начинать учение на местном наречии и только постепенно переходить к русскому языку[651].

Но все же решения принимались не в Ученом комитете Министерства народного просвещения. Проблемы народного образования не раз в конце 1862 – начале 1863 года обсуждались и в Западном комитете. Назревавший «мятеж» заставил власти торопиться. В Западном комитете по инициативе министра внутренних дел П. А. Валуева и с одобрения Александра II 17 января 1863 года было принято решение о подготовке отдельных временных правил для Западного края[652].

Несмотря на то что в первом варианте правил было указано, что преподавание в начальных школах должно вестись на русском языке, в начале обучения допускались «особые наречия», «доколе ученики не ознакомятся достаточно с общим письменным языком». Любопытно, что сначала эти правила, по всей видимости, имели в виду только православных учеников, потому что в § 17, посвященном преподаванию Закона Божьего, ничего не говорилось о языке преподавания. И только позже, другой рукой было сделано такое примечание: «Ученикам католического исповедания в белорусских дирекциях Закон Божий должен быть преподаваем на русском языке, а в литовской и жмудской на одном из этих языков»[653].

Пока в столице шли дискуссии, в литовских и белорусских губерниях уже надо было принимать решения, потому что еще 18 января 1862 года в Комитете министров было решено учреждать в Западном крае школы, не дожидаясь принятия школьных уставов[654]. И школы начали учреждать преимущественно в тех местностях, где преобладало нелитовское население. Вопрос о языке преподавания перестал быть теоретическим, и местным властям пришлось определить свое отношение к этой проблеме до получения каких-либо правил для Западного края из центра.

Особенно интересны в этом отношении метаморфозы во взглядах местного начальства. При работе с белорусским населением больше всего проблем возникало с языком преподавания Закона Божьего католикам. Если все другие предметы, по убеждению местной власти, должны были преподаваться на русском языке, то в этом случае ситуация была непростой. В отчете за 1861 год попечитель Виленского учебного округа А. П. Ширинский-Шихматов предлагал преподавать Закон Божий на «белорусском наречии»[655], такого же мнения он придерживался и в апреле 1862 года[656], но в конце того же года уже отдавал предпочтение преподаванию на русском языке. Правда, в данном случае мотивы в основном не были идеологическими: по мнению попечителя, ввести преподавание на белорусском языке было сложно, потому что нет «одного общего для всех белорусов языка»[657]. Но все же в первом циркуляре по управлению Виленским учебным округом от 12 января 1863 года А. П. Ширинский-Шихматов предусмотрел и возможность употребления в беседах с учениками не только русского языка, но и «местного наречия»[658]. Во время восстания он уже однозначно выступает за преподавание на русском языке[659]. Похоже, в другом направлении изменялись взгляды виленского генерал-губернатора В. И. Назимова. Если до начала восстания он, как уже отмечалось, был сторонником преподавания всех предметов на русском языке, то в начале февраля 1863 года предлагал в Гродненской губернии и восточной части Виленской, где живет «смешанное население», то есть «за исключением жителей городов и местечек, остальное население говорит языком белорусским и почти на половину принадлежит Православной церкви», преподавание Закона Божьего вести «на местном белорусском языке»[660]. Но вряд ли можно трактовать это как изменение взглядов. Скорее всего, В. И. Назимов не видел большой разницы в преподавании этого предмета на белорусском и русском. Такую гипотезу подтверждают некоторые факты. Во-первых, в цитированном документе генерал-губернатор указал, что в этом отношении он разделяет взгляды попечителя округа, а тот, как уже отмечалось, в конце 1862 – начале 1863 года предлагал вводить русский язык. Во-вторых, В. И. Назимов предлагал «распространить между сельским белорусским населением, сколь возможно в большем количестве русские буквари, молитвенники и издаваемое ныне Библейским обществом Евангелие ‹…›». Значит, белорусский язык, по мнению генерал-губернатора, очевидно, был необходим только на первой стадии обучения, и стратегия осталась та же – заменить польский язык русским при преподавании Закона Божьего католикам. Вероятно, и попечитель разделял эти взгляды.