Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [41]

.

Прежде всего во время прений в упомянутой Комиссии в конце 1865 года было подчеркнуто, что определение «лицо польского происхождения» «на практике, в применении к лицам, не возбуждало доселе никаких сомнений» и позднее, несмотря на продолжительную бюрократическую переписку, высшие имперские сановники не смогли представить более точного определения поляка. Такая неопределенность стала хорошим аргументом для тех чиновников, которые были противниками радикальной политики «обрусения». Так, виленский генерал-губернатор А. Л. Потапов заметил, что «не указывают, каким путем „происхождение“ должно определяться и до какой восходящей степени родства должно оно быть принято в соображение»[422].

Одной из причин, не позволивших бюрократам точнее определить, кто является поляком и когда происходит перемена национальной принадлежности, была невозможность в законах или других актах оговорить все допустимые варианты: «По-видимому, закон 10-го декабря 1865 года, выражая только основную мысль обрусения края, в применении на практике в каждом отдельном случае должен быть исполняем сообразно предначертанной цели, смотря по имеющимся в виду обстоятельствам, но предвидеть все случаи по чрезвычайному их разнообразию и установить для них особые правила невозможно»[423]. Еще одним препятствием стала сама дефиниция поляка в законе от 10 декабря, где католицизм отсутствовал как маркер польской национальной принадлежности. И как раз переход в православие позволял некоторым «лицам польского происхождения» получить те же права, которые обычно принадлежали русским. Так, например, иногда случалось при определении на государственную службу. Некоторые местные русские общественные деятели, например редактор «Вестника западной России» Ксенофонт Антонович Говорский, переход в православие приравнивали к перемене национальной принадлежности: «Принявший православие уроженец западной России возвращается опять к природной своей русской народности его предков»[424].

Отношение как местной, так и центральной бюрократии к перешедшим в православие «лицам польского происхождения» все же показывает, что переход в «господствующее исповедание» не рассматривался как автоматическая перемена национальности. А. Л. Потапов придерживался мнения, что дворяне-католики, перешедшие в православие, не должны быть более дискриминируемы, но не потому, что они сразу же превращаются в русских, а потому, что «все их нисходящее потомство, исповедуя православную веру, несомненно сольется с русскою народностью и тем увеличит число непольских землевладельцев»[425]. Иначе говоря, русскими станут только потомки переходящих в православие. Примерно так же процесс обрусения понимал и министр государственных имуществ Александр Алексеевич Зеленой, писавший о потомках тех католиков, которые примут православие: «[Они] усвоят себе со временем русскую национальность, – точно так же, как предки многих нынешних польских помещиков Западного края, бывшие некогда русскими, усвоили себе постепенно польскую национальность, после перехода из православия в латинство, – но все же, для действительного достижения этой перемены национальности, нужно немало времени, по прошествии коего, лица эти, – будучи русскими на самом деле и окончательно отрешившись от польских взглядов и тенденций и самого польского языка, перестанут считаться людьми польского происхождения. Но действительная перемена национальности не может быть непосредственным и мгновенным последствием перемены исповедания ‹…›»[426].

Кем же в глазах имперских чиновников были эти дворяне, перешедшие в православие? По имеющимся данным, в большинстве случаев их формально не считали «лицами русского происхождения и православного исповедания», то есть они, например, не могли покупать имений в Западном крае. Можно предположить, что чиновники, особенно местные, их все еще формально считали «лицами польского происхождения», но вместе с тем (неформально) – «потенциальными русскими». Некоторые из местных бюрократов в таких случаях, наверное, могли употребить и термин «полуполяки»[427].

Бесперспективность изменения польских этнокультурных и этнополитических преференций была одним из главных стимулов тех антипольских мер в культурном пространстве Северо-Западного края, на которых сейчас и будет сосредоточено внимание. Начну с рассмотрения мер, нацеленных на устранение польского языка из публичного пространства, далее внимание будет сосредоточено на школах и в конце – на печатных изданиях.

Элиминация польского языка из публичного пространства

Согласно интерпретации, господствовавшей в то время в российском официальном и публичном дискурсах, Северо-Западный край следовало вернуть на истинный путь развития, с которого его сбили поляки. Польская пропаганда, как считал виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев, долгое время действовала абсолютно беспрепятственно и оказала достаточно сильное влияние на народ, которому прививалась мысль о том, что повсеместно употребляемым языком жителей этого края был и должен оставаться польский язык[428]. Поэтому в 1863 году начался процесс интенсивной элиминации польского языка из публичного пространства.