Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [29]

Таким образом, проекты 1860-х годов, предусматривавшие совмещение этнических и административных границ, становятся привычным инструментом конструирования имперского пространства. При этом впервые подобные тенденции появляются в проектах 1840-х годов. Часть этих проектов, как, например, проект В. И. Назимова, не были свободны от элементов политики «разделяй и властвуй», однако в остальных случаях такие тенденции отсутствовали: А. Л. Потапов ясно высказал мысль о том, что литовцы слишком слабы, чтобы противостоять полякам, а для политики М. Н. Муравьева, проводимой после восстания 1863–1864 годов, такие меры не были характерны.

В российском дискурсе последних десятилетий существования империи все еще встречается представление о Северо-Западном крае как о достаточно монолитном регионе, охватывающем шесть губерний. Именно так весь этот край представлялся в конце XIX – начале XX века, когда имперские чиновники обсуждали антипольские меры: все еще существовал Виленский учебный округ, и иногда на столы бюрократов попадали предложения, предусматривавшие присоединение трех белорусских губерний к Виленскому генерал-губернаторству, то есть возврат к практике времен М. Н. Муравьева[309], однако на российской ментальной карте того времени все более ясно выявлялась тенденция, предполагавшая раскол этого региона на более мелкие ареалы.

Как и в предыдущие десятилетия, имперские чиновники выделяли две части Северо-Западного края: Литву и Белоруссию, правда, эти регионы иногда описывались иначе, чем раньше. Так, во время обсуждения в начале ХХ века планов учреждения высшей школы Северо-Западного края попечитель Виленского учебного округа Василий Александрович Попов высказывался против появления такого учебного заведения в Вильне, расположенной в литовском ареале, к которому чиновник ведомства просвещения относил Виленскую, Ковенскую, Сувалкскую губернии и западную часть Гродненской. К белорусскому ареалу были отнесены Витебская, Минская, Могилевская губернии и восточная часть Гродненской, а также некоторые великорусские губернии. Принимая во внимание структуру этого края, аргументировал попечитель, «Белорусский университет» следует учредить в какой-либо «почти чисто русской губернии», например в Минске, а не в «значительно инородной для них Вильне»[310]. В данном случае регионы выделялись путем комбинирования этнического критерия (включение в «литовский район» Сувалкской губернии) с конфессиональным (в «литовском районе» большинство населения составляют католики).

Другим примечательным признаком российской ментальной карты конца XIX – начала XX века было более сильное по сравнению с прошлым периодом проявление идей территориализации этничности. Пожалуй, самым ярким примером этого явления оказалось упразднение в начале ХХ века Виленского генерал-губернаторства. На это решение оказали влияние и процессы, общие для всей империи: росло убеждение, что генерал-губернаторства как институт утратили эффективность и поэтому подлежат упразднению[311]. В том случае, если речь шла конкретно о Западном крае, отмечалось, что генерал-губернаторство уже выполнило свою задачу и регион полностью интегрирован в империю[312], хотя, скорее всего, до конца этому не верил ни один чиновник. Более убедительным был другой аргумент, согласно которому генерал-губернаторство в определенной степени придает конкретному региону статус отдельного края[313]. Возможно, именно по этой причине Совет министров Российской империи на заседании 29 октября 1911 года подчеркнул, что в указе об упразднении Виленского генерал-губернаторства не должны упоминаться названия «Западный край» и «Северо-Западный край» и все губернии – Виленская, Ковенская и Гродненская – должны быть названы отдельно[314].

Здесь следует отметить, что правящая элита империи сильно переоценивала эти институты, предполагая, что они могут оказывать влияние на ментальные карты недоминирующих групп (поляков, литовцев, белорусов, евреев). Для последних включение одних или других территорий в состав генерал-губернаторств не был актуальным, и неудивительно, что новостям об упразднении генерал-губернаторства в начале 1910-х годов в печати на местных языках было уделено минимальное внимание. Однако понимания желания уничтожить региональное своеобразие Северо-Западного края, которое дало ему существование генерал-губернаторства, вряд ли достаточно для того, чтобы хорошо представлять себе ход мыслей имперских чиновников. Ведь если чиновники руководствовались такой логикой, то в первую очередь следовало упразднить Киевское генерал-губернаторство, вне всякого сомнения, гораздо лучше интегрированный в империю регион в сравнении с Северо-Западным краем. Но решение об упразднении Киевского генерал-губернаторства было принято только во время Первой мировой войны. Можно вспомнить, что именно в Киеве, несмотря на возможное польское влияние, работал перемещенный из Вильны университет. Конечно, упразднение генерал-губернаторства сначала в Вильне и позже – в Киеве могло быть случайным, однако влияние на такую последовательность могло иметь и место обоих регионов на российской ментальной карте. Министерство внутренних дел, обосновывая необходимость упразднения Виленского генерал-губернаторства, приводит следующий мотив: «Дальнейшее объединение под генерал-губернаторской властью Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, отличающихся между собою по племенному составу и религии, является ныне даже нежелательным. В то время как Гродненская губерния почти сплошь русская и православная, Ковенская – с преобладающим населением литовским и католическим, а Виленская по преимуществу заселена белорусами католиками»