Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [22]

.

Русская этническая составляющая Западного края в то время превратилась в популярный инструмент политической риторики, к которому имперские чиновники прибегали при необходимости обоснования применения антипольских мер. Так, в знаменитом указе от 10 декабря 1865 года, запрещавшем «лицам польского происхождения» приобретать землю, этот шаг обосновывается в том числе и пропорциями этнических групп: относительно малое число поляков мешает нормально развиваться составляющим большинство малороссам, белорусам и литовцам. Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев также объяснял применение радикальных мер национальной политики доминированием в крае «русского» населения (согласно данным генерал-губернатора, «русские» в крае составляли 5/6 населения)[216]. Практически не вызывает сомнения, что такие результаты виленский генерал-губернатор получил, отнеся пять из подчиненных ему в то время губерний Северо-Западного края к ареалу доминирования русского населения. Оставшаяся 1/6 – это не что иное, как Ковенская губерния, большинство жителей которой говорили по-литовски. Осуществляя национальную политику, имперские чиновники иногда вовсе не замечали литовцев, живших в других губерниях Северо-Западного края. Такой подход мы видим, например, в сфере начального образования после подавления восстания 1863–1864 годов. Но эксперты в области статистики и этнографии, конечно, должны были приводить более точные данные.

Как и раньше, в состав «литовского народа» включались и латыши[217], и все же более серьезные ученые – такие, как известный славянофил А. Ф. Гильфердинг, – подчеркивали, что «Литва и латыши образуют два родственных, но отдельных народа»[218]. А. Ф. Гильфердинг также писал о близости литовского и славянских языков и о том, что «было время, когда славянское племя составляло с литовским одно целое в Европе»[219].

Несмотря на то что и А. Ф. Гильфердинг, и работавшие ранее специалисты в области этнографии и статистики (П. Й. Шафарик, П. И. Кёппен) основными критериями этнической принадлежности считали язык, в этнографических описаниях и при составлении карт в 1860-х годах этот критерий не был важнейшим. Р. Ф. Эркерт заявлял, что руководствуется вероисповеданием как наиболее явным различием между поляками и русскими Западного края, хотя при этом литовцев и русских он различает не только на основе религии, ни и на основе языка[220]. Критерии, которыми пользовались составители «Атласа», остаются неясными[221]. При этом офицер Генерального штаба А. К. Корева, который был ответственным за описание Виленской губернии, вслед за историком Т. Нарбутом[222], славян и литовцев различает, опираясь не только на язык, но и на топографические различия, обычаи, исторические названия и, отчасти, на вероисповедание[223]. То есть в этом случае наиболее важным было этническое происхождение, которое устанавливалось на основе различных факторов. Подготовленная А. К. Коревой этнографическая карта была опубликована в конце написанной им книги и в основном соответствовала очерченной Т. Нарбутом линии, разграничивавшей литовцев и восточных славян[224]. Таким образом, в славянской части Виленской губернии оказались восточная часть Свенцянского уезда, юго-восточная часть Ошмянского уезда, часть Лидского уезда и весь Вилейский уезд, а оставшаяся часть (Трокский и Виленский уезды, части Свенцянского, Ошмянского и Лидского уездов) были отнесены к литовской территории[225]. В целом схожая, правда сильно упрощенная, то есть утратившая какие бы то ни было изгибы, граница между литовцами и славянами была очерчена и в «Атласе»[226]. Очень похожую литовскую территорию мы видим и в атласе Р. Ф. Эркерта, особенно в ее северо-восточной части. Разница лишь в том, что в атласе Эркерта гораздо больше нюансов – здесь на территориях этнических групп размещаются многочисленные островки проживания других этносов.

Таким образом, не без влияния на русский дискурс экспертных знаний местной нерусской интеллигенции литовцам была отведена бóльшая площадь проживания, чем она могла быть отведена на основе приобретавшего все большую популярность в этнографии и статистике языкового критерия. Именно этим критерием должны были руководствоваться отправленные в Литву во второй половине XIX века эксперты ИРГО латыши Юлий Кузнецов (Kalējs)[227] и, позже, Эдуард Александрович Вольтер (Eduards Volters; Eduardas Volteris)[228].

Понять, почему выбор ИРГО пал на латышей, нетрудно. Требовались люди с соответствующим образованием, владеющие литовским языком или способные быстро его выучить. Поляки, которых элита империи после 1863 года считала in corpore ненадежными, для выполнения такой задачи не подходили. Поскольку в соответствии с понятием национальной принадлежности того времени основным атрибутом поляков обычно считалось католическое вероисповедание, то и литовцев часто считали если не настоящими поляками, то как минимум «потенциальными» поляками. Поэтому литовцы (как католики) в качестве экспертов не годились. Латыши же, которых вместе с литовцами достаточно часто считали одной этнической группой или двумя близкородственными этносами