Пологий склон - [70]

– Сама не знаю. А что сказал доктор Инэдзава?

– Он говорит, у тебя серьезные проблемы с почками… Но ты обязательно поправишься. Тебе нужен покой и отдых – и все будет в порядке. Ты ведь такая сильная!

– Нет!

Томо приподнялась на постели. Она хотела сесть, чтобы поговорить с мужем, но Юкитомо взял ее за плечи и силой заставил лечь. Под ее легким кимоно он нащупал тонкие косточки.

– Нет, не вставай. Эцуко рассказала мне, о чем ты ее просила. Я уверен, что ты поправишься. Но человек есть человек, и как знать? Если ты хочешь отдать какие-нибудь распоряжения, можешь сделать это прямо сейчас. Я все запишу.

– Хорошо… Спасибо за ваши слова. Я уже подготовила бумаги. Надо быть готовой ко всему. Вы найдете мое завещание в нижнем отделении шкатулки. Я хочу, чтобы вы ознакомились с ним, прежде чем я умру.

Она пошарила рукой под подушкой, вытащила оттуда сумочку с ключами и передала ее Юкитомо. Все это время Томо не сводила с мужа глаз. Никогда прежде она не смотрела на него таким открытым и твердым взглядом. Она умирала – она была свободна.

Господин Сиракава, миновав длинный коридор, вошел в домашнюю молельню. Много лет он не притрагивался к шкатулке. Он осторожно вставил ключик в маленькую скважину и несколько раз повернул ключ туда и обратно, прежде чем крышка откинулась. Внутри лежали аккуратно сложенные банковские чеки, ценные бумаги, документы. А сверху – конверт, надписанный Томо. Это и было ее завещание.

Юкитомо подошел к окну и вскрыл конверт.

Почерк Томо не отличался изяществом, и писала она по образцу, принятому у женщин[55].

Основная часть документа касалась большой суммы денег, которую ей удалось накопить втайне от мужа. Тридцать лет назад по его распоряжению Томо отправилась в Токио и привезла домой юную Сугэ. Господин Сиракава выделил тогда жене на поездку две тысячи иен, которые она имела право тратить по своему усмотрению. Приобретение наложницы обошлось Томо в пятьсот иен, примерно столько же денег ушло на выплаты всевозможным посредникам и на проживание в столице. Таким образом, у Томо на руках оставалась еще целая тысяча иен. По возвращении в Фукусиму она намеревалась отчитаться перед мужем и вернуть ему неизрасходованные деньги. Но тяжелая атмосфера в доме, напряженные отношения с супругом, который наконец-то получил вожделенную «игрушку», подействовали на Томо угнетающе. Будущее пугало ее, беспокойство о детях заставило утаить деньги. Необходимость что-либо скрывать от мужа мучила ее постоянно. За долгие годы Томо удалось приумножить начальную сумму в несколько раз. За все это время она не потратила ни одной иены на свои личные нужды. По завещанию, в случае смерти госпожи Сиракавы эти деньги следовало разделить между ее внуками, Сугэ, Юми и другими близкими людьми.

Юкитомо без конца перечитывал завещание. Он был потрясен. Удар был настолько ошеломительным, что старик едва держался на ногах.

Томо ни на что не жаловалась, ни в чем не упрекала и не обвиняла мужа. Она лишь просила у него прощение за то, что не могла полностью доверять ему и вынуждена была столько лет хранить мучительную тайну.

Смиренная исповедь жены раздавила Юкитомо. Ее мольбы о прощении раскатами грома отозвались в его душе.

Стряхнув оцепенение, Юкитомо выпрямился и расправил плечи, словно пытался избавиться от непосильной тяжести. Вздохнув, он пошел в комнату жены.

Томо неподвижно лежала в постели. Ее глаза были широко раскрыты.

– Томо, отбрось все тревоги. Я понял, что ты хотела мне сказать. – Его голос звучал твердо и чисто, как в молодости. Истинный самурай, он никогда не умел просить прощения и по-другому принести покаяние жене был не в силах.

Томо вопросительно заглянула ему в глаза:

– Так вы простили меня? Благодарю.

Ночью у больной начала развиваться уремическая кома. Томо была вялой, сонливой, почти не реагировала на окружающих и не разговаривала.

Юкитомо не отходил от постели умирающей. Он окружил жену такой заботой и вниманием, так горевал, что можно было подумать, будто он всю свою жизнь был преданным и любящим мужем.

Слово хозяина всегда и для всех было законом. Дом замер в почтительной скорби по женщине, достойной самого глубокого уважения.

В темную февральскую ночь у Томо началась агония. У ее постели дежурили только Фудзиэ, жена Митимасы, и племянница Юкитомо Тоёко.

Все застыло от пронизывающего холода. Уголь, который непрерывно подкладывали в хибати, буквально на глазах превращался в пепел.

– Тоёко… – Томо внезапно широко открыла глаза и повернула голову к сиделкам.

Тоёко склонилась над умирающей, а Фудзиэ заботливо положила руку на голову свекрови, опасаясь, что та от слабости вновь потеряет сознание.

Томо, раздраженно мотнув головой, сбросила с себя ее руку. Седые пряди волос разметались по подушке.

Резкость госпожи Сиракавы, которая всю жизнь прятала свои чувства, поразила женщин. Они невольно замерли, не спуская глаз с изможденного лица.

Томо не двигалась. Внезапно она заговорила четко и решительно:

– Тоёко, сходи, пожалуйста, к своему дяде и кое-что ему передай. Скажи ему, что я не хочу никаких похорон. Когда я умру, он должен предать мое тело морю. – Ее тусклый, болезненно-мутный взор прояснился. Глаза загорелись диким, неукротимым огнем.