Полкоролевства - [15]

Шрифт
Интервал


Мужчина за стойкой приема в отделе социального обеспечения на Кастель-стрит не знал, на месте ли миссис Хейз. Он ее не видел.

— Мне назначено на два тридцать, — сказала Мэгги. — Это по поводу моей матери Илки Вайс.

Мужчина поднял трубку внутреннего телефона. За пятьдесят, болезненно бледная кожа кажется влажной на ощупь. Темный костюм, узкий галстук завязан так, как мог бы его завязать разве что палач. Мэгги представила себе его жену: вот она сидит с ним за ужином, он только вернулся домой, проведя день за своим столом на Кастель-стрит, вот она лежит с ним в постели. Не отрывая трубки от уха, мужчина сказал:

— Нет на месте. Могла не вернуться с обеда, а возможно, ушла на весь день. Как я и сказал, сегодня я ее не видел.

— Но я полторы недели потратила, чтобы договориться о встрече! — заныла Мэгги.

— Я могу только записать вашу информацию и оставить на столе в ее кабинете.

— Ну хорошо, — сказала Мэгги. — Пусть так. Я хотела объяснить миссис Хейз… Могу я сесть?

— Поверните к себе любой из этих стульев.

— Отлично. Спасибо. Я хотела объяснить выгоду для города, если отдел социального обеспечения поможет мне оставить мать дома.

Мужчина записал изложенное Мэгги на желтом разлинованном листке.

— Медсестра приходит по вторникам, но мы можем позволить себе сиделку только четыре раза в неделю по четыре часа. Она не бог весть что, но приходит, грех жаловаться.

— Нелегко вам, — сказал мужчина. Зубы у него ужасные, но, похоже, улыбается он сочувственно.

— В реабилитации маму научили надевать чулки и туфли не наклоняясь.

— Да, это они умеют, — соглашается мужчина. — Они научились натаскивать стариков обходиться без посторонней помощи.

— Я могу спать на кушетке в одной с мамой комнате. Когда она просыпается и начинает надевать чулки и туфли, я встаю и говорю ей: мама, еще только два часа, ночь. Она качает головой. Мы с ней смеемся, и она снова ложится. А через двадцать минут снова надевает чулки и туфли. И я встаю…

— Такое возможно одну ночь, две ночи, — говорит мужчина, — но нельзя же так ночь за ночью…

— Если бы вы пошли мне навстречу, — сказала Мэгги, — нашли кого-то, кто спал бы с ней через ночь, скажем, три ночи в неделю, тогда я бы справилась.

— Да, то есть нет, я этого сделать не могу, — он покачал головой. — Ночными дежурствами занимается миссис Клодия Хейз. Вам придется записаться к ней на прием, потому что сейчас ее нет на месте.

— Так вы можете меня записать?

— Нет, нет. Ее расписанием занимается миссис Брукс.

— Но я говорила по телефону с мистером Уорреном, и он назначил мне встречу на сегодня.

— Мистер Уоррен — это я, — сказал мужчина. — Вы звонили первого числа этого месяца, вот почему ваша встреча не занесена в график: дело в том, что офис на Кастель-стрит тогда еще был одним из семи автономных местных отделений, а потом нас реорганизовали в единый общегородской департамент, и у нас теперь новый управляющий координатор, и перед ним поставили задачу избавиться от неэффективных и нестандартных процедур, которыми обросла система со времени реорганизации, еще в девяностых, единого общегородского департамента со свойственными ему неэффективными и нестандартными процедурами, в семь автономных местных отделений, но давайте я узнаю, на месте ли сейчас миссис Брукс.

— Благодарю.

Мужчина располагающе улыбнулся.

— Нет, ее нет на месте. В те дни, когда миссис Брукс посещает своих подопечных на дому, она может здесь и не появиться. Однако, — мужчина похлопывает по исписанному желтому листку, — как я уже сказал, я могу оставить вашу просьбу у Клодии на столе.

— Мистер Уоррен, разрешите мне… прошу вас, позвольте мне самой положить этот листок на ее стол — тогда я почувствую, что побывала здесь и хоть что-то довела до конца.

— О чем речь, пойдите и положите! — сказал мистер Уоррен, неплохой, в сущности, парень. — За углом поворот налево. На двери ее имя.


Держа в руке записку мистера Уоррена, Мэгги стояла в дверях кабинета миссис Клодии Хейз и смотрела на бумажный ужас: стопки бумаг, башни бумаг, лотки входящих и лотки исходящих. Вид степлера натолкнул ее на мысль: она вынула из бумажника фотографию матери, втиснутую между снимком Джеффа с Дэвидом и снимком крошки Стивена, прикрепила ее к записке мистера Уоррена и обошла вокруг стола миссис Клодии. По замыслу Мэгги, фотографию следовало расположить так, чтобы, когда Клодия сядет на свое место, ее глаза поневоле встретились с глазами Илки, но тут глаза Мэгги встретились с глазами на всех лицах, прикрепленных степлером, клеем или обычной скрепкой ко всем запискам и письмам и должным образом приложенных к правому верхнему углу заявлений, ожидавших рассмотрения, решения и соответствующих действий миссис Клодии Хейз.

Возвращаясь, Мэгги подошла поблагодарить мистера Уоррена. Он указал на дверь:

— Вы только что с ней разминулись! Она вошла с представителем нового руководства. Если поторопитесь…

Мэгги вышла в коридор и успела увидеть со спины высоченную фигуру, увенчанную шапкой, волос настолько пышной и черной, что она приняла ее за парик, — и миссис Клодия Хейз или не миссис Клодия Хейз вошла в лифт, и двери за ней закрылись.


Рекомендуем почитать
Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Шахристан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.