Политика постправды и популизм - [64]
Следует также отметить, что в тех западных демократиях, где сильны праворадикальные популистские партии, ориентированные на борьбу за голоса избирателей (Австрия, Бельгия, Дания, Италия, Норвегия, Франция и др.), относительно слабы праворадикальные движения и неорганизованный правый радикализм, что имеет следствием относительно малое число мотивируемых крайне правыми установками преступных акций, чаще всего направленных против иммигрантов-мусульман. Напротив, в странах с относительно слабыми и маловлиятельными праворадикальными партиями (Великобритания, Испания, Нидерланды, ФРГ и др.) усиливаются праворадикальные движения, растет число неформальных, малых крайне правых групп, постоянно готовых к насилию. В этом смысле особенно характерен пример ФРГ, где правый радикализм в новых федеральных землях не идентичен западногерманскому. На востоке страны «недоразвитость» партийных структур сочетается с более сильным, нежели на западе, развитием субкультурных сред и неорганизованных групп, более склонных к насилию против «чужих». На западе страны праворадикальный избиратель недоволен гражданами новых федеральных земель, на востоке — наоборот, и т. д.>213
Знаменательно и то, что почти все западноевропейские крайне правые, имеющие сегодня заметные электоральные успехи (за исключением «Национального фронта» Валлонии), признают преемственность с крайне правой традицией и ее носителями, существовавшими до или во время Второй мировой войны. Так, «Национальный альянс» — прямой преемник «Итальянского социального движения», существовавшего в 1940-1980х гг., которое всегда подчеркивало свою связь с фашизмом времен Б. Муссолини. «Фламандский блок» восстановил структуры националистического движения «Диназо», существовавшего во Фландрии до Второй мировой войны. «Национальный фронт» во Франции объединил и вобрал в себя ультраправую католическую традицию интегрального национализма (Ш. Моррас), отрицавшую наследие Просвещения и революции 1789 г. («Аксьен Франсез») и традицию правого популизма, появившегося в конце XIX в. (движение генерала Буланже, «антидрейфусары» и др.) Кроме того, сохраняется преемственность и с существовавшими в 1950-е гг. пужадист-ским движением и в 1960-е гг. — «Алжери франсез». Только в германском случае открытое декларирование связи с нацистским прошлым ослабляет немецкие крайне правые партии.
В 1950-х гг. за радикалами и экстремистами правого толка закрепился ярлык «вечно вчерашние». Он оказался не вполне адекватным современным политическим процессам в Европе; история показывает, что эти политические силы способны к изменениям и саморефлексии, которая обеспечивает им заметный политический успех. Очевидно, что праворадикальные популистские партии и движения сильнее всего в тех странах Европы, где им удалось модернизировать свои идеологию и политическую стратегию, приспособиться к сложившимся демократическим структурам и, исходя из присущих этим странам националистических традиций, найти свою политическую нишу и обрести солидную опору в обществе.
В результате политические успехи крайне правых заставляют правительства стран Европейского союза быть весьма осторожными в вопросах либерализации иммиграционной политики и осуществлении новых шагов в сфере европейской интеграции, что приносит новые политические дивиденды европейским крайне правым.
В то же время можно констатировать, что в большинстве западноевропейских стран сегодня сложился особый многослойный пласт этноради-кальных политических субкультур, в одной части которого «автохтонный» антииммигрантский правый радикализм и экстремизм и, как правило, евроскептицизм, в другой — исламский радикализм и экстремизм «приглашенных граждан» из мусульманских стран.
§ 3. Причины успеха национал-популизма в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы
Причины подъема волны национал-популизма в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы несколько иные. Во всех государствах региона, конечно же, есть выигравшие от системных трансформаций и «возвращения в Европу», однако в течение более чем 20 лет «в обществе углубляется раскол между выигравшими и проигравшими от реформ. Во всех странах региона к выигравшим от экономических трансформаций относятся политики, но далеко не всегда — избиратели. Постоянные случаи коррупции демонстрируют избирателю этот разрыв»>214, — отмечает Д. Зегерт.
При этом у западного проекта было серьезное преимущество перед проектом коммунистическим, поскольку идеал, на который он нацелен, был зрим и более осязаем. Однако его реализация также требовала больших жертв и усилий, что уже осознали многие граждане постсоциалистических стран вступивших в Европейский союз. В Восточной Европе, по словам немецкого журналиста К.-О. Ланге, «растет новое нетерпение. После столь значительных жертв в прошлом люди наконец-то хотели бы пользоваться плодами экономического роста»>215. Но ожидаемого процветания не последовало, напротив, вступление стран региона в ЕС привело к заметному росту социального неравенства. Таким образом, усиление политического влияния в странах ЦВЕ национал-популистов, противников европейской интеграции это и плата «за слишком быстрое продвижение, за иногда возникающие уродливые формы интеграции, за отрыв политических элит от своих народов, которые лишь частично идентифицируют себя с пока еще абстрактным европейским целым и по-прежнему мыслят национальными, а иногда и националистическими категориями»
