Политика постправды и популизм - [65]

.

Неразрешенность или недостаточная решенность социально-экономических проблем, эйфория, а затем постепенное разочарование в стратегии «возвращения в Европу» обусловили движение «по спирали» политических предпочтений восточноевропейского электората на протяжении более двух десятилетий истории региона «после коммунизма»: «...сначала взяв резко вправо (эра апологетов быстрой декоммунизации, либерализации и приватизации по образцам США и Великобритании), затем пошло влево (приход к власти сторонников европейского социального государства), затем снова вправо, но уже со скорректированным курсом, на знамени которого значились популистские и национальные лозунги»²¹⁷.

Объяснение различий в степени влиятельности правопопулистских партий кроется прежде всего в степени остроты социальных и особенно этнополитических проблем в разных странах региона.

Отмеченный Самюэлем Хантингтоном парадокс новых демократий заключается в том, что демократические «правила игры» облегчают приход к власти политическим объединениям, апеллирующим прежде всего к групповым лояльностям — этнической, конфессиональной либо классовой, и одновременно отбрасывающим ценности и образцы западной либеральной демократии²¹⁸. Если активность национал-популистских партий в целом не очень опасна для стабильных старых демократий, то в новых демократиях при определенных условиях она может стать причиной их падения. По мнению польского политолога Е. Налевайко, «странам Центральной и Восточной Европы присуща некая внутренняя, имманентная предрасположенность к популизму идентичности (националистическому. — Примеч. В. А.): для большинства популистских партий региона характерны видение государства как собственности доминирующей этнической группы, неприятие гражданского общества, уверенность в необходимости господства присущего большинству народа вероисповедания, недоверие к соседям и институтам либеральной демократии»²¹⁹. Впрочем, это верно и для постсоветских государств.

После вступления стран Восточной и Центральной Европы в Европейский союз многие граждане и посткоммунистических государств, и государств «ядра ЕС» испытывают все большее разочарование от экономических и политических последствий членства в «единой Европе».

Сегодня ситуация складывается таким образом, что усилий одной лишь политической элиты Евросоюза для формирования сплоченного объединения, способного проводить самостоятельную политику на мировой арене и противостоять внешним угрозам, стало явно недостаточно. Необходима поддержка «снизу», со стороны населения стран-участниц, дабы избежать усугубления проблемы «дефицита демократии» и «делегитимации» институтов ЕС, однако проект «единая Европа» теряет популярность в массах. «Почти во всех странах Западной Европы встревоженное большинство фактически ведет себя как угнетаемое меньшинство, — замечает известный болгарский исследователь Иван Крастев. — Люди склонны объяснять реальную или воображаемую утрату контроля над собственной жизнью сговором между космополитически мыслящими элитами и иммигрантами, с их родо-племенной ментальностью, отвергающими подлинную социальную интеграцию на условиях большинства. В разных формах и по разным причинам те и другие проповедуют „мир без границ“, которого обычные люди все больше боятся и который ненавидят»²²⁰.

Таким образом, «идея единой Европы перестала играть роль вдохновляющего и мобилизующего девиза, как это было в течение длительного времени — с середины 40-х по середину 90-х гг. минувшего столетия. Теперь это не столько ценностный ориентир, выстраданный предыдущим трагическим опытом и наполненный богатейшим историко-филологическим содержанием, сколько прагматическая задача, определяемая экономическими и геополитическими интересами европейских государств»²²¹. В этой связи исследователи предсказывают рост электоральных успехов национал-популистов, последовательно выступающих против процессов европейской интеграции и глобализации, причем не только на Востоке Европы, но и на Западе. Поэтому одной из насущных для большинства стран Европы становится проблема маргинализации и вытеснения с политической арены национал-популистских идеологий и партий, исповедующих презрительное отношение к представителям тех или иных этнических и конфессиональных общностей и отрицающих саму возможность предоставления демократических и гражданских прав всем группам населения своих стран. Как утверждает Р. Хардин, политическая мобилизация большого числа групп, объединенных по этническому, расовому, религиозному или какому-либо другому приписываемому критерию, будет скорее подрывать, а не создавать основу для демократии²²².

По мнению И. Крастева, рост популярности популистских партий в странах, недавно вошедших в ЕС, «обусловлен приоритетом строительства капитализма и отодвигания на второй план проблем строительства демократии... фактическим исключением принятия решений в вопросах экономики из демократического процесса». Рост популизма отражает новую структуру конфликтов в современной европейской политике: на смену противостояния между левыми и правыми пришло «структурное столкновение... между элитами, которые становятся все более подозрительными по отношению к демократии» и массами, которые, протестуя против политиков-технократов, все более поддерживают политиков антилибераль-ных