Политическая и военная жизнь Наполеона - [22]

Впрочем, Данцигу, Эльбингу и Торну было еще страннее, из вольных городов сделаться прусскими областями, нежели Венеции попасть через мои руки во власть австрийского императора. Возгласы моралистов не могут изменить порядка дел этого мира. Историк Ботта(9), с восторгом приводя в сочинении своем филиппики венецианских проповедников, призывавших народ к убийствам, находить, что мы очень дурно делали, поступая с ними как с неприятелями! Вот как пишут историю!..

После этих событий я расположил мою главную квартиру в Пассериано, близ Удине, и ожидал уполномоченных от императора для заключения окончательного мира. 24-го мая я подписал в Монтебелло предварительное условие с герцогом Галло(10), чтобы ускорить ход переговоров. Но кабинет венский отказал в ратификации его, и я уехал в Милан, с намерением заняться устройством цизальпинской республики, присоединить к ней земли, которые должны были войти в ее состав, и показать этим Австрии, что уже нельзя изменить этого положения. Модена, Реджио, Бремшиа, Бергамо, Феррара и Болонья были присоединены к Ломбардии, и составили одно государство, в котором считалось до трех миллионов жителей. Я видел, как оживал народный дух и восхищался этим. Уже итальянцы чувствовали, что они ничем не хуже имперцев. Я укрепил их моральные силы, сделав их участниками нашей славы.

Из Милана я управлял демократическими переворотами, низвергшими генуэзскую олигархию и приведшими в полную от нас зависимость лигурийских нововводителей. Перевороты в Вальтелине усилили цизальпинскую республику, присоединением к ней этой области. Образование цизальпинской республики было торжественно объявлено 9-го июля.

Постоянные сношения генуэзцев с нами в течении трех столетий обратили Геную некоторым образом во французскую гавань. Нигде не имели мы столько приверженцев. Только одни представители олигархии, боясь демократических идей, клонилась на сторону наших неприятелей.

Директория, заботясь об уничтожении аристократии во всех мелких соседних государствах, не могла забыть Геную. Еще в июле 1796 года она предписала мне требовать удовлетворения от сената за некоторые понесенный ею оскорбления; но тогда я боролся с Вурмзером, и потому удовольствовался одними денежными вознаграждениями. Между тем агенты Директории, по наущению нашего посланника Фейпу, пользовались каждым удобным случаем, чтоб усилить здесь влияние партии демократов; и успехи их были так быстры, что сенату скоро стала угрожать та же участь, какая постигла Венецию.

Игра в мяч подала первый повод к народному восстанию. 9-го мая толпа черни обезоружила войско, овладела всеми воротами и составила комитет, который должен был требовать разных преобразований от сената; сей последний, будучи слишком слаб, чтобы отразить удар силою, предложил выбрать судьей в этом деле Фейпу, главную пружину возмущения, обязавшись заранее согласиться на все перемены, которые он признает нужными. Некоторые патриции, более решительные, вооружили угольщиков и крестьян соседних деревень и в кровопролитной схватке на улицах и площадях, сенат остался победителем. Возвратясь из Монтебелло в Милан, я узнал об этих событиях. Я всегда смотрел на Геную, как на самое полезное присоединение, которое могло упрочить завоевания наши в Италии. Эта обширная крепость, расположенная на вершине скал, против которой трудно вести правильную осаду, могла быть для нас ключом Ломбардии, когда Пьемонт не принадлежал вам, и не было еще симплонской дороги. Для меня было все равно, повинуется ли Генуя дожу из патрициев, или заговорщикам-плебеям, собиравшимся у аптекаря Морандо или в ложе Банки; я хотел только, чтобы там первенствовала французская партия. Но как мы сами принадлежали тогда к демократии, то я не должен был допустить торжества олигархии. Я послал в Геную одного из моих адъютантов узнать подробно о состоянии дел и условиться обо всем с Фейпу.

Призванный сенатом для разрешения этого дела, я тотчас же потребовал освобождения всех французов и предводителей революционной партии, и взятия под стражу всех важнейших лиц со стороны противников. Несколько дней спустя депутация сената, прибывшая в Милан с Фейпу, подписала вместе со мною в Монтебелло положение, уничтожавшее олигархическое правление в Генуе. Этот необыкновенный акт, в котором Франция явилась посредницею между древним правлением и генуэзским народом, состоял из 12-ти статей. Верховная власть предоставлялась собранию целого народа; законодательная вверялась двум представительным советам, составленным один из 300, а другой из 150 членов; исполнительная власть вручена была сенату из 12 членов, под председательством дожа. Как сей последит, так и сенаторы должны были избираться обоими советами. До приведения в исполнение этого положения, власть вверена была комиссии из 22 членов, под председательством прежнего дожа. Этот образ правления нисколько не был приспособлен ни к нравам, ни к местным обстоятельствам. Небольшой генуэзской республике невозможно было иметь представительное правление из 450 членов, не получавших жалованья, не подпав под власть аристократии богатства, самой худшей из всех аристократий. Но я не заботился об улучшении положения Генуи: я старался, напротив, скорее довести ее до желания быть присоединенною к Франции.