Полёт совы - [6]

— Сергей Иванович! — потянул руку Лёня Козловский, отличник и дотошный ученик. — А слово «литература» тоже происходит от слова «леттр»? Оно тоже ведь иностранное!

Класс весело насторожился.

— Совершенно верно, Лёня! Молодец! Ты почти прав. Но только слово «литература» древнее латинское, которое на равных правах вошло во все языки. Точнее даже «литера», то есть буква. А если общё — то письменность. И многие учёные действительно считают, что «литера» от латинского слова… Но есть и другое мнение… Слово литература появилось у нас в восемнадцатом веке. Ну примерно вместе с книгопечатанием. Когда додумались брать штампы отдельных букв и с них печатать книги. Так вот скажите мне: а как получали эти самые штампы готовых букв? Из чего они, кстати, были сделаны?

— Из свинца, — сказал Ваня.

— Ну не из свинца… Но правильно — из металла. А как их получали?

— Отливали.

— Правильно, Лёня. От-ли-вали. А это от какого слова? Ну, Яна?

— От слова «лить».

— Правильно, от слова «лить». То есть буква, литера та самая, от которой идёт слово «литература», могла вполне произойти от слова «лить», «литьё». Почему нет? Поэтому, — подвёл я итог, — чтобы во всём этом разобраться, нам надо очень хорошо знать нашу историю, и историю нашего языка, и нашу ли-те-ра-ту-ру… Э-э-э, вот, например, кто видел медведя?

— Я видел! — хором сказало полкласса.

— А где медведь зимует?

— В берлоге.

— А откуда слово «берлога»?

— Можно я? Можно я? — буквально заёрзала, задрыгала вытянутой ладошкой Агашка. Воистину зелёный побег рвался неурочно к сибирским осенним небесам.

— Ну?

— По-немецки «бер» — медведь, ну а «лог», логово, это… ну куда он ложится: бер-лога получается!

— Так. Ещё какие мнения? Мнений нет. Все согласны с Агашей. Согласны?

— Да-а-а…

— А вот, ребята, всё не совсем так! В старом-престаром славянском языке, праязыке — это такой прапрадедушка нашего современного языка, мы о нём ещё поговорим, — так вот, в славянском праязыке существовало слово «брло»… Мусор, грязь, навоз… грубо говоря… Такое сорное место… Понятно, что медведь-то не особо пылесосит свою… избушку…

— Ха-ха…

— Ну вот эта его не-про-пыле-сошенная избушка и есть медвежья берлога! Кстати вы знаете, что такое «медвежья услуга»? Вот давайте к следующему уроку приготовьте мне свои догадки…

На этой берложной ноте мы закончили нашу беседу, а сегодня в учительской Валентина Игнатьевна сказала:

— Сергей Иванович, я хотела с вами поговорить. Да. Прямо здесь. У меня секретов нет.

— Да пожалуйста!

— Скажите, пожалуйста, почему вы говорите, что не нужно изучать иностранные языки?

Я не сомневался, что Агаша передала маме нашу беседу. Но для порядка ответил:

— В смысле?

— Сергей Иванович, вы на своём уроке сказали, что иностранный язык не нужен.

— Валентина Игнатьевна, — сказал я уверенно и доброжелательно, — во-первых, я этого не говорил, во-вторых, если бы я даже так и считал, то учительская этика мне не позволила бы вас так… ну, в общем, поставить под сомнение преподавательскую деятельность своего коллеги, и тем более руководителя, а в-третьих, я могу объяснить, что именно я имел в виду.

— Да уж, пожалуйста.

— Я как раз защитил ваш английский. Потому что один ученик усомнился в нужности иностранного языка после вашей двойки. А после нашей беседы всё наладилось. Я показал на примерах, что иностранный язык помогает нам узнать свою Родину, а именно одну из её важнейших составляющих — русский язык!

В учительскую зашла учительница информатики, молодая красавица с длинными светлыми волосами и льдистым именем Лидия Сергеевна. Она так хороша, что почти не красится, и ресницы её остаются природного цвета, и от этого какая-то дополнительная нежность, воздушность в них, что-то от птичьих крылышек… В её присутствии меня будто током продёргивает и хочется говорить ярко и сильно, в общем… токовать. Она, между прочим, разведённая и воспитывает мальчика. У неё отличный слух, и она большая выдумщица на всякие концерты и номера.

— Продолжайте, продолжайте, у нас секретов нет. Садитесь, Лидия Сергеевна. Хорошо как раз. Продолжайте.

Валентина Игнатьевна сидела, чуть изломив грузное своё тело и прямо держа красивое лицо со скульптурным подбородком. Выражение сдержанности, видимо, в её природе, хотя с очень близкими людьми, например с учительницей химии Екатериной Фроловной, она ведёт себя намного теплее и живее, но это как-то отдельно от школьного.

О Екатерине Фроловне, пожилой маленькой женщине, необходимо сказать особо. Кроме её отчества, на котором запинаются почти все ученики, произнося кто Екатерина Флоровна, кто Екатерина Фторовна (за глаза), она примечательна удивительной душевной теплотой и врождённым чутьём к важному. У неё очень учительская внешность, пучок и толстенные очки, какие носят близорукие люди. Они будто мензурки и кажутся склеенными из двух стёкол — верхнего и донца. Глаза в них выглядят маленькими и плоско впаяны в верхнюю поверхность, особенно если смотреть сбоку. И кажется, если их снять, то глаза снимутся вместе. Однажды на перемене я оказался в коридоре напротив её кабинета. Она вышла из класса и в какой-то замедленной рассеянности проговорила, снимая очки и вытирая огромные босые и мокрые глаза: «…Детишки… невозможные… — покачала головой, — аж прослезилась…»