Полет кроншнепов - [97]

Шрифт
Интервал

«Их тринадцать тысяч, — заметил крестьянин, — так сказал шофер, а договаривались мы, что крыс будет десять тысяч и я получу по полгульдена за штуку, стало быть, мне причитается шесть с половиной тысяч гульденов, иначе я их сегодня же отправлю отсюда».

«Через час сотни уже не будет, — ответил я, — а завтра утром наверняка и тысячи».

Я сам ужаснулся бесстрастности своего тона.

«Как это?»

«Сами загляните в клетки».

«А мне начхать, — сказал крестьянин. — Их тринадцать тысяч, вот и все, и причитается мне шесть с половиной тысяч гульденов, а не пять».

Слова его я расслышал, но они не дошли до моего сознания. Я только подумал: это невозможно, и лишь с изумлением и ужасом смотрел на клетки, в которых, когда на них не попадала струя воды, еще здоровые крысы с почти гуманной поспешностью, появляющейся у них, лишь когда они поедают друг друга, прогрызали бока своим большей частью еще живым товарищам и вытаскивали кишки. Каннибализм в гигантских масштабах — такого мне еще не приходилось видеть. Во сне качество нередко переходит в количество. Когда я влюблен, мне часто снится, будто я стою у подножия храма, а между мной и входом — высокие ступени. На этих ступенях стоят девушки, как две капли воды похожие на ту, в кого я влюблен, и по количеству девушек на лестнице можно заключить, насколько пылко я влюблен. Когда я влюбился в Марейке, я как-то раз увидел на лестнице целую тысячу Марейке. И потому в сарае у меня возникло ощущение, словно я вижу сон, словно вновь переживаю во сне то, что наяву произвело на меня сильное впечатление: клетку с крысами, где пять животных пожирают своего шестого собрата. При этом мне прежде всего бросилась в глаза именно поспешность животных, такая же, какую можно видеть в фильмах о шимпанзе, пожирающих павиана, — поспешность, которая заставила Пита Севенстера, опытного и трезвого этолога, воскликнуть: «Похоже, они чувствуют себя виноватыми и оттого стараются поскорее закончить свое злодейство». Здесь спешили повсюду: в каждой клетке шло великое пожирание, в каждой был десяток мертвых или пожираемых заживо крыс и сотня живых, которые сначала выгрызали внутренности и только потом принимались за мускулы, а в конце концов оставляли лишь кончик хвоста да несколько зубов. И ничем тут не поможешь. Я не мог ничего поделать при страшной нехватке питьевой воды и, хоть это бессилие угнетало, отупляло меня, произнес: «Надо немедленно доставить сюда поилки с водой, а крыс рассадить свободнее, максимум по двадцать штук в клетку, и обязательно покормить».

«Их нужно забрать отсюда, — прошептал парень, который привез меня. — Их выгружали в присутствии полиции. А к тому же здесь чуть ли не десяток детей: еще сегодня вечером вся округа узнает, что сюда привезли крыс, которых нельзя выпускать. Поэтому их надо отсюда забрать, мы их погрузим в фургон для скота, сделаем вид, будто едем в Германию, а сами отвезем их в другое место, Вальтер уже снял другой сарай».

«Но сначала их надо напоить и накормить», — запротестовал я.

«Сначала их надо увезти. У тебя будут большие неприятности с делфтской общиной, если там узнают, что крысы все-таки доставлены».

«А у тебя будут еще большие неприятности с Обществом защиты животных, если там узнают об этих измученных жаждой каннибалах».

«Тем больше оснований забрать их отсюда».

Пока мы с ним перешептывались, я разглядел в стенках клеток множество дырочек, через которые крысята вылезали наружу. Они уже вовсю шныряли по балкам под потолком, испуганно бегали по полу, заняли верстак, и добродушный сонливый кот удивленно таращился на движущиеся белые пятна, ничего не предпринимая.

Бегство крыс подчеркнуло мое бессилие. Ну что еще я мог сделать? И стоило ли что-нибудь делать, если крыс сперва надо было перевезти в другое место? I know the reason of all this evil, подумал я, это же фильм. Фильм о чуме в Европе, действие которого происходит во времена, когда ни одна душа не имела ни малейшего понятия о связи между чумой и черной крысой, и ради этой неведомой тогда связи здесь находились тринадцать тысяч бурых крыс-альбиносов, разделившихся на две группы: на тех, кто пожирали, и тех, кого пожирали.

Когда я вышел из сарая, и посмотрел на спокойные белые облака, и вдохнул весенние запахи, как бы навевавшие нечто благое, происходящее показалось мне нереальным, я словно видел все это во сне. Но тем не менее я чувствовал себя подавленным и был не в состоянии ничего делать, а поэтому только дал парню адреса двух моих студенток, которые раньше работали с крысами. «Может быть, — сказал я, — они не откажутся помочь». Прямо передо мной белый крысенок устремился в спасительные заросли дудника.

Так я освободился от крыс, спихнул ответственность на своих студенток, которые пожертвовали выходными днями на троицу, чтобы с помощью привезенных из Зевенара поилок и клеток положить конец каннибализму.

В одном у Херцога не было недостатка — в деньгах, и они распахивали перед ним множество дверей, которые в противном случае остались бы на запоре, тем более что происходило все на троицу (крысы прибыли в пятницу накануне троицы). Я прямо-таки изумился, как легко оказалось добыть пятьсот клеток и тысячу поилок, ведь клетки страшно дороги. Однако Херцог уплатил за своих — впрочем, дешевых (у нас в Нидерландах ручная стерильная крыса стоит примерно двадцать гульденов) — «восточных» крыс по четыре с половиной марки за штуку, выложил пять тысяч гульденов за суточную аренду крестьянского сарая и такую же сумму отвалил за второй сарай, куда их перевезли в глубочайшей тайне. Все это я услышал от Марги и Иоланды, студенток, которых рекомендовал, потому что они хорошо относились к крысам, были смелы и решительны, когда обстоятельства того требовали. За плату, с их точки зрения на редкость высокую — пятнадцать гульденов в час, — они попытались спасти то, что еще можно было спасти. В общем, к понедельнику из тринадцати тысяч крыс, которых три дня везли по венгерским, немецким и голландским дорогам на открытом грузовике под брезентом, осталось каких-нибудь восемь тысяч. Я допускал, что поначалу Херцог не представлял себе, что значит перевезти из Венгрии десять тысяч крыс, и едва ли думал, что им нужны питье, корм и уход. Но все же он действовал, на мой взгляд, крайне легкомысленно. Кроме того, обратись он ко мне пораньше, я смог бы оказать ему гораздо большую помощь, раздобыв настоящих бурых крыс, хотя никогда бы не взялся достать десять тысяч. Да такое количество было, по-моему, совершенно излишним. При современной съемочной технике сотни крыс за глаза бы хватило, чтобы изобразить огромную массу.


Рекомендуем почитать
Дороги любви

Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.


Малахитовая исповедь

Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.


Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 2

Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.


Князь Тавиани

Этот рассказ можно считать эпилогом романа «Эвакуатор», законченного ровно десять лет назад. По его героям автор продолжает ностальгировать и ничего не может с этим поделать.


ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».