Полет кроншнепов - [98]

Как бы там, однако, ни было, сейчас я загорал на паруснике, снова дав уговорить себя помочь в съемках эпизодов с крысами. Почему? Потому ли, что договорился с Вальтером и хотел сдержать слово? Неужели верность обещанию так много значит для меня? Может быть, все это из-за девушки с грустным лицом? Или из-за того, что, по словам знатоков кино, Вальтер поставил одиннадцать великолепных фильмов? Или из-за того, что мы с ним бродили вдоль каналов и забрели в утопающий в золоте переулок и я слушал, как он меланхолическим, но настойчивым голосом объясняет, что во время съемок все трудности сценария перерастают в едва одолимые препятствия? Неужели звук этого голоса сумел заставить меня забыть ту лошадь? Или же причина крылась в слове plechtanker? Либо дело было в летучей собаке, которой предстояло сыграть в фильме роль вампира? Я лежал на солнце, морской ветер, словно женская рука, перебирал мои волосы, а надутые паруса отливали более сочным коричневым цветом, чем покрашенные тем временем крысы. Разве драматическая перекраска крыс не была достаточным поводом отказаться от всякого дальнейшего сотрудничества? Иоланда подробно рассказала мне, как все происходило, и я отчетливо представил себе эту картину, потому что сам однажды пробовал перекрасить ярко-красный свитер в черный цвет. Свитер надо было прокипятить в воде, в которой была растворена баночка черной краски. После кипячения свитер стал грязно-коричневым. С крысами поступили примерно так же, с той лишь разницей, что их нельзя держать в кипящей воде. В клетку, сделанную целиком из стекла, залили кипяток с растворенной в нем краской и стали окунать туда первую сотню крыс. Окунали их очень ненадолго, и тем не менее, когда их извлекли из ванны, оказалось, что все они передохли. Тогда раствор охладили, а крыс стали держать в нем еще меньше. Результат был следующий: белая шерсть превратилась в светло-серую — у тех, кто выжил. «Если они так с лошадьми обращаются, то что они будут делать с десятью тысячами крыс?» — вспомнилось мне. Вещие слова. И все-таки я лежу на палубе и греюсь на солнце. Мне сказали, что покрашенных крыс сушили феном. И это при том, что они терпеть не могут ни малейшего дуновения ветерка. А каков был конечный итог покраски? Крысы начали так энергично мыться и чиститься, что через день от краски и следов почти не осталось.

Но теперь здесь присутствую я сам и буду строго следить, чтобы с моими крысами, бурыми от природы и потому гораздо более киногеничными, обращались хорошо. Кроме того, я мог бы в какой-то мере спасти фильм, которому, если в нем снимут светло-серых крыс, грош цена. Хотя Херцог, конечно, может велеть кому-либо из действующих лиц сказать, что крысы на корабле так измучились, что даже поседели.

Да, все это софистика, такими доводами не убедишь Ханнеке в необходимости моей поездки в Эймёйден. Однако теперь, когда я загорал на палубе, мне стало казаться, что ничего этого не было, что я в силу более или менее досадной случайности угодил на парусник, который совершает увеселительную прогулку вдоль неразличимого уже берега. Сквозь ресницы я посмотрел на девушку с грустным лицом, солнце высвечивало на нем не улыбку, а веснушки, смягчавшие ее возраст. С другой девушкой даже солнцу было ничего не поделать. На палубе появился симпатичный загорелый человек и неуверенной походкой приблизился к моим крысам. Он поманил меня, я встал и направился к нему.

— Они опасны? — спросил он по-немецки.

— Да что вы, — сказал я.

— По фильму мне надо взять двоих в руки. Они кусаются?

— Никогда.

Я открыл клетку, вынул самца и показал собеседнику, что держать и гладить крысу легче легкого, и он неуверенно взял зверька в руки. Когда он убедился, что крыса не кусается, его довольно угрюмое лицо слегка смягчилось, он поднял крысу и показал ее другим загорелым мужчинам, стоявшим у поручней. Кто это такие? Кто они все, праздно стоящие у борта? Всего я насчитал четырнадцать человек, включая девушек и меня. Команда состояла только из двух человек. Что делаем мы с Херцогом, я тоже знаю. Но кто эти остальные? Операторы? Актеры?

Я забрал крысу и посадил обратно в клетку. На борту я находился уже целый час, но до сих пор еще никто не счел нужным разъяснить, что нам предстоит и как мне вовремя попасть на берег. Человек, который брал крысу, — наверняка актер — остановился у клеток и принялся что-то тихонько говорить греющимся на солнце крысам, явно пытаясь превозмочь свой страх перед ними. Больше ничего не происходило. Исчезли даже чайки, которые летели за судном от самого Эймёйдена. Долго ли еще будет так продолжаться? Я вспомнил свои прежние морские путешествия — всегда в Англию, — которые, как мне казалось, длились целую вечность, даже когда у меня было с собой чтиво. Ни вода, ни воздух в открытом море не менялись, и от этого возникало чувство, будто ты не двигаешься с места. Здесь же читать мне было нечего, я никак не думал, что эта история так затянется, и все еще отказывался верить, что мне придется плыть в Хеллевутслёйс. Это не лезло ни в какие ворота, да и Вальтер предупредил бы меня.