Полет кроншнепов - [110]

, и я, не задумываясь, скажу, какая композиция под ним зарегистрирована. То же и с каталогом сочинений Баха: я наизусть помню, что какому номеру соответствует. Но разве это поставишь в один ряд со страстью к змеям? Если да, то других мне попрекать не след, я должен набраться терпения и ждать — главное, чтоб змея не поползла в мою сторону! Пока она об этом не помышляет, лежит себе, будто на солнышке нежится, только по временам поднимает голову и глядит на меня. На церковной колокольне часы пробили восемь. Восемь! В моем распоряжении всего-навсего пятнадцать минут. Ровно в четверть девятого круглые часы над дверью лаборатории отключат неоновые лампы. Конечно, можно бы перевести стрелки, тогда свет не погаснет дольше, однако для этого надо еще достать до циферблата. Кой черт велел приделать часы на такой высоте? — кипя от злости, подумал я. А остынув, вспомнил, что сам же и потребовал повесить часы возможно выше: не то мол, всяк, кому не лень, встав на цыпочки, сумеет до них дотянуться. Пожалуй, я смогу передвинуть стрелки, если влезу на ящик для корма. Но как туда добраться? Попробую перепрыгнуть на письменный стол у крайнего слева окна, затем перебегу по полу — расстояние от меня до змеи составит там метров восемь, — заберусь на другой письменный стол, вон тот, где контейнер, а оттуда, вполне возможно, изловчусь перешагнуть на ящик. Я прыгнул на первый письменный стол. И, еще готовясь к прыжку, подумал: стоит мне оступиться или упасть — и конец, а все-таки прыгнул, потому что не хотел сидеть в лаборатории среди кромешной тьмы, да еще в обществе незримой рептилии. Благополучно приземлившись, я обнаружил, что с этого стола змеи не видно, и так разволновался, что чуть ли не дышать перестал, стараясь не пропустить даже самого легкого шороха. Но услыхал я только шумную возню крысят и тихое попискивание самочки, недовольной притязаниями пылкого самца. Wo aber Gefahr ist, wächst das Rettende auch[80], вспомнил я и от себя добавил: коль скоро сам позаботишься о das Rettende. Однако же я лишь с превеликим трудом заставил себя покинуть письменный стол. Мысленно я видел, как змея молнией бросится ко мне, едва я опущу ногу на пол. О, с какой быстротой я очутился у второго стола, стремглав рванул, так, что на бегу ободрал голень о пустой аквариум и буквально врезался животом в выдвижной ящик. На месте выяснилось, что до ящика с кормом отсюда ближе, чем я предполагал, и, не успев толком сообразить, что делаю, я перескочил на ящик и глянул вниз. Вон она, голубушка, лежит-полеживает. Заметила меня сразу, вскинула голову, поднесла хвост к самой пасти и, точно повинуясь наигрышу заклинателя змей, неожиданно устремилась кверху, прямо так, с кафельного пола. Зрелище было настолько увлекательное, что я напрочь забыл и о часах, и о страхе, только следил во все глаза, как струятся вверх желтые, алые и коричневые кольца. Особенно заворожил меня коричневый цвет. Он поблескивал, словно великолепная тисненая кожа, и навевал мне смутное воспоминание о чем-то бесконечно далеком, но что это было, я еще не понимал. Змея все тянулась вверх, пока не поднялась над полом сантиметров на пятьдесят, и тут повернула голову, чтобы получше меня рассмотреть, а я — в мозгу у меня роились сотни кёхелевских номеров, — я тоже повернул голову и встретился с ней глазами. Мне стало страшновато, зубы заплясали, я попробовал усмирить малодушие, сделав рывок к часам, приделанным непомерно высоко, — моя рука лишь мазнула по циферблату. Правда, ненароком я подвинул стрелки в нужную сторону, но добился тем самым лишь краткой отсрочки. И едва не заплатил за это слишком дорого, так как потерял равновесие и зашатался, точно пьяный. А в конце концов растянулся на ящике во весь рост, причем моя голова оказалась в каком-то метре от змеи, которая пыталась подняться еще выше, но, как видно, переоценила собственные возможности и тоже врастяжку шлепнулась на кафель. Я даже немного посочувствовал ей, ведь нам обоим одинаково не повезло, однако ее голова тотчас опять поднялась и зашевелила черным язычком, при виде чего я из последних силенок умудрился пошутить: беззвучно молится перед трапезой. Заключительного «аминь» я дожидаться не стал. Мигом вернулся на второй стол, опять провез голенью по аквариуму, вскочил на первый стол, а затем прыгнул на старое место, откуда было очень удобно наблюдать за змеей, которая держала меня в заложниках. Там, снова приняв позу будды, я прикинул, сколько времени выиграл своей отчаянной акцией. Максимум минут двадцать, подытожил я, закипая от бешенства. Какая нелепость! Это же моя лаборатория, мой виварий, змеям вход сюда заказан, а уж держать меня тут в плену они тем более не вправе. И я бросил в рептилию шариковой ручкой. От удара змея конвульсивно сжалась, но сию же минуту поднялась, завертелась по кругу, как дрессированная, а потом улеглась поперек прохода — хвост у ящика для корма, шея у письменного стола, голова повернута ко мне.

— А ну катись отсюда! — крикнул я.

Она пошевелила кончиком хвоста. Будь это собака, я бы непременно сказал: завиляла.