Поле чести - [16]

Прокуратура предложила мне возбудить уголовное дело в отношении этих людей за оскорбление чести и достоинства, но я, во-первых, не счел для себя возможным занимать по собственной инициативе столь серьезную организацию разными глупостями. А во-вторых, мне было настолько искренне жаль всех этих людей, что я их всех просто простил.

На этом тогда дело и кончилось, до новых доносов на меня.

— Насколько часто вам приходилось выполнять чьи-то заказы, когда вы делали программу?

— Мне, как и всем, приходилось выполнять заказы, но я брался за их выполнение, только если это не противоречило моим убеждениям. Меня много раз пытались вернуть как бы на нормальную стезю, на бомбежку того, кого надо бомбить, а не того, кого я хочу. Со мной много работали. Но от своих структур (тех, которые стоят за спиной, потому что так не бывает, чтобы не стоял никто, — иначе не удалось бы, так отчаянно хулиганя, просуществовать в эфире 6 лет) заказов не было практически никогда. Они знали, что я всегда все сделаю сам. И даже были убеждены, что меня скорее надо останавливать. Например, эти структуры всегда возмущались моему снисходительному отношению к Жириновскому и требовали прекратить освещение этой фигуры в эфире. А он был мне тогда симпатичен. Как-то подарил съемочной бригаде бутылку водки со своим портретом на этикетке и талоны на бензин (правда, на московскую заправку).

— Александр Глебович, улыбка в конце почти каждой передачи — это было издевательством над кем-то или самодовольством?

— Мне трудно быть серьезным, я человек улыбчивый. В «Вестях» тоже улыбаются, правда, после слов «в Абхазии убито 20 человек». У меня и самодовольство иногда присутствует — в зависимости от текста. А вообще улыбка — хорошая точка в передаче.

«Своеобразный "рейтинг популярности" установило среди своих собственных программ новое руководство Санкт-Петербургского телевидения: новые расценки на рекламу в программах питерского телевидения. За 30-секундный рекламный ролик в программе «600 секунд» заказчик должен заплатить 200 тысяч рублей, на втором месте "Адамово яблоко" — 144 тысячи. Замыкает тройку «призеров» информационная программа "Факт".»

(Агентство ИМА-пресс. Декабрь 1990 г.)

«КРАСТЬ ПЛОХО, СВЯТЫЕ СВЯТЫ, А ПОДОНКАМ — БОЙ!..»

— Вы часто видели чью-то боль или чье-то зло. Не стали холоднее, не очерствели?

— Наверное, в какой-то мере. Это неизбежно. Иначе нельзя работать. Но я никогда не забуду, что с нами творилось, когда мы снимали того, кто изнасиловал двухлетнюю девочку. Его хотелось удавить своими руками.

Но в сорока случаях из ста преступники вызывали у меня сострадание и даже уважение. Потому что очень многие наши уголовники — это не страшная сицилийская мафия, не «малина» 20‑х годов, не прожженые твари в татуировках. Это люди, которых распространенное у нас бытовое скотство довело до такого состояния, когда трудно не убить, не зарезать. Система общественной жизни их руками совершает преступления. Система вынуждает красть сахар, становиться бомжом. Он отсидел, вышел, ему нужно в двухнедельный срок устроиться на работу. А на работу не примут, если у него нет прописки, а прописки не дадут, если нет работы. И идет человек по матушке-России гулять, и навсегда выкидывается из жизни. В одном Питере бомжей, по самым скромным подсчетам, десятки тысяч…

Я не пытаюсь оправдать настоящих преступников. Просто я вижу среди них массу талантливых людей, не сумевших себя реализовать в положительном смысле. А талант такая сила, что он все равно проявится — не во благо, так во зло. Обычный уголовник зарежет одного, талантливый человек, став уголовником, зарежет тридцать. Надо проводить «облавы», что ли, на талантливых людей, надо понимать, что только ими может делаться страна, не давать им скатываться.

Бывает, конечно, соблазн дать микрофоном по голове какому-нибудь негодяю. Но профессия не позволяет. Может быть скажу возвышенно, но, показывая преступления и преступников, мы хотим вызвать к ним ненависть, а кого-то, надеемся, и остановить от злого умысла…

То есть преступников можно оценивать не только по статьям Уголовного кодекса, а можно — и нужно! — видеть за ними печальную реальность общества.

Нас иногда ругали: быстро говорим в кадре, показываем много «чернухи», лезем, куда не надо. Лезть, куда не надо, будем, пока живы. Насчет «чернухи»… Ко мне из другого города специально приехал «король валютчиков» — показать перед камерой, как совершаются фокусы с валютой. И он стопроцентно убежден, что я не приведу с собой милицию. А мне, поверьте, требуется это не ради сенсации. В этом есть еще одна черта жизни. Ее надо зафиксировать сейчас, сегодня. Никто не имеет права ограждать людей от знания, отбирать: что им нужно, что нет.

— Понятно, что в силу специфики профессии у вас была связь и с КГБ тоже?..

— Насколько это необходимо для дела. Как и с ГУВД, пожарными, «скорой помощью», ГАИ. Я работаю с оперативной информацией, причем опасной и сложной — в основном связанной с преступностью, которая проходила и через КГБ тоже. Причем если это не оружие, терроризм, контрабанда и еще несколько подобного рода преступлений, то сведения попадают к ним в третью очередь. Так что иногда мы перепроверяли через КГБ информацию, иногда они давали ее сами — по своей линии. И у меня там действительно были друзья, как есть они и в других службах, с которыми я работаю. И какой бы страшной очерниловкой это ни выглядело, сознаюсь: это бесконечно дорогие для меня люди. Я имею все основания говорить об их исключительной порядочности, благородстве, любви к России…