Манифест современного атеизма
Гадаю: а что же, собственно, хочет дать понять мне, да и всем видевшим его за этим занятием, президент РФ Д. Медведев?
(Я имею в виду очередную демонстрацию президента, с усердием гоголевского Носа молящегося на каком-то очередном церковном мероприятии.)
Трудно предположить, что Дмитрий Анатольевич не знает о фантастической способности любой религии разделять людей и натравливать их друг на друга. Столь же трудно себе представить, что он никогда не слышал о том, насколько болезненны, сложны и трагичны все вопросы, связанные с так называемой свободой совести, с многообразием вер и неверий, с рожденным в огне церковных костров правом на свободомыслие, знание и сомнение.
Сомнительно.
Полагаю, он знает об этом.
Тогда что и кому он предлагает усвоить через демонстрацию своей (как первого лица) православности, тем самым предлагая ее как негласную, но категоричную норму? И стоит ли вообще тому, кто не сопричастен православной идеологии, воспринимать сегодня Россию как свою Родину?
Возможно, я один такой неправильный.
Тогда проблемы не существует: следует лишь обсудить конструкцию клетки, в которую я, как атеист, должен быть помещен, а также примерный маршрут перемещения клетки по православной стране (для всеобщей потехи и поучения).
Но пикантность ситуации заключается в том, что на данный момент в России существует неизвестное количество (по оценкам ВЦИОМ, около 30–40 %) граждан, для которых все, что бормочется, говорится, провозглашается и пишется бородатыми разносчиками духовности, является не более чем скучной и пафосной белибердой, не имеющей вообще никакого смысла и лишь маскирующей (в лучшем случае) тривиальные бизнес-устремления, а в худшем — деструктивное сектантство, раздутое до общегосударственных масштабов. Также можно обоснованно предполагать, что существует и не меньшее количество граждан, убежденных, что православие как идеология — это главное несчастье России, которое на 700 лет затормозило ее развитие, а в 1917 году доказало свою полную неспособность служить как «стержнем нации», так и неким «цементом», скрепляющим государственность и народ.
Мировоззренческие дебаты тут бессмысленны, а компромиссы нереальны. Возможна лишь одна тема для обсуждения: это способ и стиль сосуществования в одной стране людей со столь полярно разными убеждениями.
Это непростая задача с учетом исключительной страсти христиан «оскорбляться» по любому поводу.
(Очень трудно найти что-либо существенное и важное в истории человечества, что в момент своего возникновения не оскорбило бы христиан в их религиозных чувствах.)
Да и ныне они с поразительной страстью шныряют повсюду и страстно ищут, где бы им еще оскорбиться. Следует отметить, что при этом христиане очень плохо ориентируются в том, что для них действительно является опасным, а что — нет.
Прекрасной иллюстрацией этому тезису служат известные события.
Как вы, вероятно, помните, недавно из «шкафа РПЦ» посыпались «скелеты».
Пока в виде часиков, дач, квартир, троюродных сожительниц и прочей пикантной мелочи.
(Скандалы покрупнее еще только готовятся к десантированию из «священного» шифоньера, но уже слышно, как они там шуршат, волнуются и сотрясают створки.)
Подводить под этот обвал конспирологию нет никакой необходимости; следует понимать, что и скелетам тоже может стать тесно.
В принципе ничего неожиданного или чрезвычайного не произошло: подобные секретики есть у любой бизнес-корпорации, и РПЦ не обязана быть исключением. Никто, собственно, и не предполагал, что костюмации и пафосные декламации из древнееврейского фольклора имеют хоть какое-то отношение к теории и практике ее бизнеса, а так называемое служение имеет иные мотиваторы, кроме меркантильных.
(Повторяю, наличие «брегетов», дорогих квартир, сомнительных смазливиц, яхт, дворцов и миллионов, никак не компрометирует корпорацию, а лишь дает исчерпывающее представление о подлинных смыслах и целях ее «служения».)
Удивительно, что при стопроцентной предсказуемости того, что финансовые и иные механизмы концерна рано или поздно раскроются, сама церковь оказалась трагически не готова к такому «разоблачению»; когда это произошло, именно она оказалась самой истерирующей стороной, а виноватыми — все те, кто узнал или просто услышал о ее подлинных мотиваторах.
Истерика церкви, впрочем, не отличается оригинальностью исполнения.
Она крепко подкрашена экзотической средневековой злобой, но в целом ее компоненты и сценография стандартны: это попытки демонстрации «единства» через организацию экзальтированных масс-мероприятий (стояний), смешные рыдания в СМИ, обзывательство оппонентов и сочинение коллективных доносов. (Все это ожидаемо и мило, но не очень логично, т. к. происшедшее — недоработочка самого концерна РПЦ, «пастухи» которого обязаны тщательнее скрывать свои мотиваторы хотя бы от так называемого стада.)
Истерика подтвердила аксиому: РПЦ не может существовать никак иначе, кроме как в строго тоталитарном варианте, когда ее безопасность в общественном пространстве обеспечивают как минимум 14 статей уголовных уложений, десяток законов и подзаконных актов, штыки, дубинки, нагайки, страх каторги, ссылки и лишения всех прав состояния.