Поле чести - [18]

— Александр, в своих репортажах Вы, как правило, прикасались к «болевым» точкам нашего общества. Достаточно вспомнить острые сюжеты, о мясокомбинате, о Ковалевском кладбище, рыночной мафии, проститутках… Не страшно было?

— Это и было всегда нашей целью — показать эти «болевые» точки. Мы не могли искоренить зло, а потому и не ставили себе такой задачи. Но обнаружить это явление, показать тех, его «творцов», их грязное, замаскированное нутро — к этому мы всегда стремились.

За свою жизнь я никогда не боялся, хотя мне действительно угрожали и даже пытались иногда предпринять кое-какие действия. Правда, один раз, когда столкнулся с рыночной мафией, торгующей черешней, было все-таки страшновато. Но больше не за себя, за своих сотрудников, которых я не имел права подвергать опасности. Как-то летом мы снимали скрытой камерой перекупщиков черешни. И нас засекли. К счастью, мы вовремя заметили, что нашу машину хотят поджечь. Хорошего мало — погибать от огня, да и технику жалко. Выручила рация, мы связались по ней с работниками милиции. Честно говоря, спекулянты тогда меня разочаровали: бегали вокруг нас с горящими тряпками, но так и не смогли поджечь машину. При появлении милиции они разбежались, оставив 500 ящиков черешни, которую мы затем сдали в торговые организации.

г. Стрельна. 1991 год.

— Говорят, Вам поставлен при жизни памятник?

— Если его можно считать памятником, то он действительно поставлен. Я же бывший каскадер. Люблю лошадей, с детства, с семи лет, езжу верхом. Однажды, а было это на съемках фильма «Мир тебе, входящий!», мне пришлось спасать лошадей, которые по вине актера увязли в глине. Чудом удалось. Конюх на следующий день поехал на место происшествия и вылепил из глины нелепую фигуру, подписав: «Невзоров». Она стоит до сих пор. Я даже как-то носил туда цветы.

— Что же все-таки опаснее: быть каскадером или выходить в эфир с глазу на глаз с десятками миллионов зрителей и нести им только правду?

— Каждый выход в эфир, особенно когда подготовлена очередная «бомба», я сравниваю с опасным для каскадера трюком, который называется «подсечка». В этом случае всадник сам «подрывает» у коня передние ноги и в этом миг конь на скаку вместе с седоком переворачивается через голову. Около 300 раз мне удавалось исполнять этот трюк.

— Если перед вами встанет проблема: получить необходимую информацию, подглядев «в замочную скважину», или остаться без нужных вам сведений, как вы поступите?

— Процесс «подглядывания в замочную скважину» должен быть выполнен высокопрофессионально. Зрим и силен образ, стоящий за этим словосочетанием. А если по существу, в настоящее время я не испытываю необходимости в подобном способе получения информации: у нас есть разветвленная сеть информационной разведки и большое количество помощников. Подглядывать чьими-то глазами согласен — не вижу в том ничего дурного. Ни за один сюжет «600 секунд» мне не стыдно. Что касается влезания в личную жизнь граждан и «интим» — что ж… Как-то такую попытку осуществила в отношении меня супруга Собчака, поведав в интервью газете «Смена» об обстановке моей квартиры. Выразил ей благодарность за использование любимого мной силового приема. У меня после этого оказались в отношении четы Собчаков руки развязаны. Конечно, в известной степени.

— Как удавалось проникать за закрытые двери?

— Самой излюбленной тактикой было — включить фары и на скорости 100-110 километров в час проскочить сквозь ворота проходной. Как правило, спросить документы и куда ты едешь не успевали. Здесь главное оказаться на территории, как выйти — не столь важно. На выходе могут стоять охранники с карабинами, стрелять, делать что угодно. Меня это уже не волновало, потому что кассета вынималась из камеры и пряталась куда-нибудь одним из работающих вместе со мной в съемочной бригаде. Видеоматериал у меня все равно был.

— Все всегда удавалось?

— Конечно, нет. Но это не касалось нашего зрителя. Наши неудачи были на оперативном уровне, в случае провалов съемочных или разведывательных операций. Но у нас был настолько мощный информационный аппарат, такие крепкие съемочные бригады, что проколы случались крайне редко.

— Во время ваших передач у многих мурашки пробегали по коже. В частности, во время уголовной хроники. Я понимаю, что это делалось для того, чтобы пощекотать нервы. Но насколько оправдана такая безжалостность?

— Если мы скажем об убийстве и покажем жизнерадостное лицо следователя, мы не привьем отвращения к тому, что произошло, к факту преступления. Мне приходилось встречаться с преступниками, которые говорили, что если б они видели, до какой степени страшен бездыханный мертвый человек, то никогда в жизни не совершили бы преступления. Они не представляли себе, до какой степени глубоко и сильно действует ужас, связанный с внешним антуражем убийства. Поэтому мне кажется, что демонстрируя криминальную хронику предельно безжалостно, мы очень многих людей научили осторожности. То, что в Санкт-Петербурге живут острожнее, осторожнее знакомятся, острожнее открывают двери, — это пусть маленькая, но наша заслуга. Я не знаю, сколько жизней таким образом нам удалось сберечь.