Полдетства. Как сейчас помню… - [25]

Скрючившийся у окна мальчик, лицо которого опущено на руки. Вся кухня залита кровью. Следы разрухи и бойни (кастрюлька-то валяется и крышка тоже – явно была баталия). К обеду сын так и не притронулся (посуда чистая на столе, даже хлеб не надкушен). Но самое страшное – он сидит в луже крови и без движения. Мертв давно. Тут мама и села.

Бедная моя мама! Даже не хочу представлять, что ей пришлось пережить в те несколько секунд между щелчком выключателя и открывшейся картиной, которую она быстро интерпретировала как ужасную, и тем моментом, когда мальчик поднял голову и широким обреченным движением вытер сопли. Волшебное воскрешение случилось прямо на глазах! А вдруг его еще можно спасти, несмотря на потерю крови? Вперед, к нему, вынести на руках, в скорую, бегом! Метнулась, обняла, ощупала, слезы, что с тобой, где болит?.. И тут я снова безудержно разрыдался.

Конечно, напугал маму, но плакал я так горестно и искренне, что меня даже не ругали. Поняли и пожалели. Я рассказал о том, что кастрюля тяжелая, и что она грохнулась сама, и что я с обеда тут сижу, не двигаясь, и мне горько, страшно и есть хочется. А есть с пола воспитание не позволило. А «эти там» играли без меня. А мама все не шла. А суп – сам.

Объяснять долго мне не пришлось. Все было предельно понятно. И трагедия (а лишение семьи ужина и испачканная кухня явно тянули на трагедию) вскоре сменилась комедией и смехом. Особенно когда к возвращению папы кухня сияла чистотой и в случившееся уже немного не верилось. Оставалось только решить вопрос с тремя урчащими животами, но родители как-то с этим справились. А я в ту ночь спал как убитый.

Как же хорошо, что даже такое бесконечное горе заканчивается чем-то добрым. Может, и во взрослой жизни так же? То, что сейчас страшнейшая из бед, потом, когда жизнь подойдет к концу, покажется милой незначительной ерундой. И после всех испытаний нас обязательно обнимут чьи-то добрые родные руки. Буду в это верить.

Раки

Как-то утром перед уходом на работу папа с заговорщическим видом объявил: «Сегодня едем в ночное – за раками!» И убежал на работу, ничего не объяснив. Ну кто так поступает? А мне что, весь день мучиться? Ну уж нет. Опросу были подвергнуты все вокруг – от мамы до товарищей во дворе. В итоге удалось выяснить, что взрослые решили попробовать себя в ловле раков. И ради этого, оказывается, уже несколько недель велась незаметная подготовка. Теперь, когда папа обозначил тему и расследование было проведено, разрозненная информация стала собираться в единую картину. Например, предмет, похожий на вилку с острыми зубьями и называвшийся «острога», делался не в память о боге морей Посейдоне (я видел такого в книжке про богов Древней Греции), а чтобы насадить на палку и ловить так раков. Это мне Жаров рассказал, а ему – его папа. Еще удалось выяснить, что раков, оказывается, бросают в кипяток живыми и только тогда они становятся красными, а в обычной жизни раки другого цвета, возможно черные, но точно не красные. Это другой товарищ поведал.

Также удалось узнать, что рак может легко перекусить палец, что раки умеют свистеть и делают это каждый четверг (есть даже поговорка, правда, никто не смог вспомнить ее, ну да неважно), раки зимуют в норах и живут по сто лет, могут прокусить резиновый сапог. Но самую ценную информацию выдала мама. Она сказала, папа пообещал взять меня на ночную ловлю раков, если я сегодня ничего не сломаю и не взорву. И я вострепетал. Хотя то, что рак легко перекусывает палец и разгрызает сапог, немного тревожило. Но папа в обиду не даст и что-нибудь придумает, поэтому страхи были быстро позабыты и на смену им пришла пытка ожиданием вечера.

Маме удалось загнать меня домой днем (не иначе хитростью) и заставить лечь поспать, если я хочу ехать с папой. Я сделал вид, что, конечно же, обязательно посплю, хотя про себя абсолютно точно знал – ни за что мне не заснуть. Так что лег, закрыл глаза, притворился спящим и вволю предался фантазиям о будущей охоте. Спать я, естественно, не собирался.

Проснулся я, когда папа вернулся с работы. Увидев, что я встал, он похвалил – молодец, мол, выспался, подготовился к ночному походу. А я сидел на кровати и понять не мог, как же это получилось, – не хотел же спать. Не иначе опять мамина хитрость какая-то.

Смеркалось. Вечер был теплый, но мы все же взяли с собой по теплой кофте. К воротам на выезде из городка маленькими группками стекались мужчины, детей было всего несколько человек, говорили почему-то вполголоса, как партизаны. Загрузились в советские газики, тронулись.

Подъехав к озеру, машины выстроились перед самой кромкой воды. Двигатели заглушили, но фары не выключали, освещали прохладную, чуть подернутую туманом поверхность озера, раков приманивали светом. Я подошел к воде, тронул ее пальцами и потерял интерес к авантюре – холодная до жути! Такой водой меня зимой иногда мыли, когда не успевали (или ленились – это ж с углем надо было возиться) нагреть титан. Нет уж, я лучше буду тут, на берегу. Выбрал место и уселся прямо на траву. Папа набросил на меня свою кофту, а сам снял штаны и смешался с толпой других таких же голоштанных мужчин, по большей части в зеленых военных рубашках, хотя попадались и в белых майках. Вода, кажется, и правда была холодновата, потому что «ракозаготовители» фыркали, ежились, посмеивались, но в озеро постепенно все-таки начали заходить, хотя выше пояса так никто и не осмелился погрузиться.