Полдетства. Как сейчас помню… - [27]

Шрифт
Интервал

Иногда папа мог выстругать для меня что-то. Он умел делать восхитительных человечков-физкультурников. Если нажимать с боков на «штанги» турника, спортсмена подбрасывало, и он делал подъем с переворотом. Но лично мне гораздо более ценным представлялся сам человечек, без турника. И поэтому я не понимал, зачем папа постоянно его туда подвешивает – так же играть неудобно. Но праздник случался – иногда тонкая штанга, на которой болтался физкультурник, рвалась, и тогда я не просил папу починить игрушку, а играл самим человечком.

Когда годы спустя я попал в пионерский лагерь, то наладил там выпуск подобных физкультурников уже сам и просто дарил их. Это сделало меня популярным, правда ненадолго. В середине смены, в разгар дружб и почти перед самым началом первой влюбленности, мама забрала меня домой. А физкультурники – да, игрушки, свидетели детства. У меня и сейчас хранится один такой, без турника, еще папиного производства.

Были у меня и другие, самые обычные детские игрушки, как у всех. Лук со стрелами, рогатка, воздушный змей, городки… По весне – кораблики из сосновой коры (с материалом не было проблем). Папа научил их делать даже без ножа – можно просто потереть крупные куски отвалившейся коры о грубый асфальт, он не хуже наждака работал. Мы с ребятами потом в желании усовершенствовать навыки кораблестроения изгваздали так пол-улицы, подкинули бедным солдатикам работы. После окраски травы в «натуральный зеленый», что практиковалось иногда перед приездом высоких делегаций (честное слово! Прямо настоящей зеленой краской пожелтевшую траву красили!), они швабрами и хозяйственным мылом должны были отмыть от нашей «корабельной» пыли асфальтовое покрытие главной городской аллеи. Хотя лодочки получались отменные – аккуратненькие, гладкие.

В какой-то момент папа увлекся орнаментальной резьбой. Сначала он долго сидел, засыпая пылью кухню, над обработкой палки (длиной около метра). Потом на горелке или костре обжигал ее до черноты, покрывал, предполагаю, лаком и затем резал какой-то замысловатый узор. Иногда палка превращались в составную часть удочки, или в тросточку, или так и оставалась красивой черной лакированной палкой с узором. Как правило, навершия были плоскими, но когда папа делал их скругленными, я воспринимал это как абсолютный шедевр. Ни одна его резная палка не сохранилась, но я помню их до сих пор, даже детали орнамента смогу нарисовать. Требовалось определенное искусство, скажу я вам, чтобы делать такие вещи. А еще папа в народный промысел добавил свой технический мозг – придумал, как текстолит закрепить в дереве, и получился аутентичный спиннинг с резной ручкой. На деле вещь оказалась не самая удобная, но смотрелось впечатляюще.

Игрушки были не только из дерева. Сейчас я попрошу вас включить воображение и представить, что почувствовал я, ребенок из Советского Союза, где все игрушки были либо жесткими, либо тяжелыми, когда однажды мне подарили огромную картонную коробку, в которой лежали немыслимой красоты детали – о, волшебство! – конструктора. Да еще и с инструкцией по сборке (на немецком, конечно, но какая разница – я и по-русски тогда еще не умел читать). Я весь день просидел, прикручивая и развинчивая детали, ничего путного у меня не получалось, но было так увлекательно! Весь вечер приставал к уставшему папе: «Давай пособираем, а? Ну давай пособираем?» Но папа был кремень – он устал после суток дежурства и ушел спать. А утром ему надо было на работу, и я понимал, что и назавтра остаюсь один на один с этим прекрасным подарком.



Но когда наступило утро и я вышел на кухню… Там, в лучах солнечного света прямо посередине (а мама специально встала сбоку, чтобы не мешать моему восторгу) стоял огромный, почти в мой рост, собранный не по инструкции (!) подъемный кран! Папа проснулся и собрал мне это чудо! Сам придумал конструкцию и собрал. Ну что тут скажешь… Это была настоящая сказка! Ничего более красивого из того конструктора мы потом так и не собрали. Вскоре я освоил пошаговую инструкцию, но объектов такой красоты в ней не было. А папа больше, кажется, ничего подобного не собирал.

Так что игрушки в моем детстве были, и были они просто замечательными! Ровно столько, сколько надо – не зря же я их почти все помню даже сорок с лишним лет спустя. Вряд ли мои дети смогут похвастаться тем же, но ведь и задача у них сложнее – поди запомни содержимое нескольких огромных коробок. И зачем мы столько им накупили…

Треска для мамы

Моя мама была всегда очень красива и выглядела эффектно. Она нравилась офицерам, и они ей говорили комплименты, а она им улыбалась. А еще в военном городке для нее нашлась прекрасная работа – в офицерском кафе. Солдат там не было, только офицеры, элита, значит. Высший свет. Мама им продавала всякие вкусные или взрослые вещи. И они слетались в кафе после окончания работы и перед приходом домой, будто мотыльки на вкусное и душистое… Я не помню весь ассортимент, потому что меня в нем волновало только печенье и другие сладости. Офицеры редко это заказывали, они в основном брали что-то в бутылках и рюмки. Им после работы почему-то всегда очень хотелось пить, не знаю почему.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).