Полдетства. Как сейчас помню… - [13]

Шрифт
Интервал

В общем, если коротко, то когда меня увидела мама… Ну вы, думаю, и сами догадываетесь.


Лед и пламя

Так получилось, что мальчики нашего возраста, живущие в городке, сгруппировались вокруг двух активных сорванцов. И по стечению обстоятельств фамилии обоих начинались на красивую букву Ж. Жаров и Жаденов. Это не были противоборствующие кланы, стремящиеся уничтожить друг друга и подмять под себя весь военный городок. Не было драк, поножовщины, стенки на стенку – ничего подобного. Просто кому-то больше нравились игры, маршруты и придумки Жарова, а кому-то – второго на Ж, Жаденова. И кстати, они дружили.

Неуемная энергия обоих ребят сотрясала военный городок постоянно. Причем так получалось, что, не сговариваясь, ребята «давали жарова» или «отжадёнивали» что-нибудь с удивительной очередностью, не пересекаясь и обеспечивая друг другу время на подготовку новой веселой затеи, которая становилась притчей во языцех.

Вот группка неуемных разведчиков крадется через чердак неслышно и, как им кажется, незаметно, но на самом деле сильно топая и сопя. И один из бойцов застревает в решетке, которой наивные взрослые пытались загородить свободный доступ в надквартирное пространство. Извлечение попавшегося разведчика родителями, проверка на повреждения, радость от их отсутствия – и тут же нанесение новых с помощью знаменитого офицерского ремня (уж в чем-чем, а в офицерских ремнях недостатка у нас не было).

Цикл был бесконечным. Только родители провинившегося перестали негодовать и держаться за сердце, а взгляды сослуживцев и их верных жен оттаяли и закончили источать укоризну, как тут же – новое происшествие! На сей раз пропал мальчик и с ним еще двое. Гарнизон на ушах, начальник гарнизона смешивает в рюмке водку с корвалолом, у солдат отменяют отбой, все прочесывают территорию. Танкисты, уже по темноте возвращавшиеся с учений, со страхом осматривают гусеницы своих машин – не намотало ли октябрят ненароком (спойлер – обошлось). Три мамы рыдают в три ручья и бьются в истерике, к ним присоединяются их подружки. Настроение в городке – «просто праздник». Немного радости только у недавно проштрафившихся родителей жаровской группировки: их-то дети все на месте (уже пересчитаны, на всякий случай профилактические кулаки им показаны, но все дома, «славтееоспади»).

А вот в стане жаденовских тревожно. Мало того что дети пропали, так все с укоризной смотрят на родителей – Жаденовых: наверняка их сорванец совратил и увел двух других, абсолютных отличников с примерным поведением, в неведомые места и сгубил там. В такой обстановке хороший выход для родителей – провалиться сквозь землю, а лучше застрелиться. Вот уже и стемнело. А детей (или их останков) все нет.

За несколько часов до этих событий потерявшиеся ребята, не очень задумываясь о последствиях, через дыру в заборе прокрались на дружескую территорию врага, в Германию. Просто так, пройтись метров сто туда и обратно, даже не для острых ощущений (слово «адреналин» вошло в широкое употребление позже), а как-то само так сложилось в то утро, полное свободы и спонтанности. Но, дорогие мои, пройдя эти самые сто метров и обнаружив необычную чистоту на обочинах улиц (это же Германия!) и на проезжей части, юные исследователи мира были сильно удивлены. И решили прогуляться еще немного. Например, вон до того поворота. А потом, как в мультике про Винни Пуха, «еще немного и еще немного»… И длилось это «немного», пока солнце не коснулось некоторых особенно высоких крыш немецких одноэтажных домов. Тут парни сообразили, что они забрались далеко в тыл, связи с нашими нет, штаб их похоронил (или, без сомнений, похоронит, если им будет суждено добраться обратно). Ну а коли впереди верная смерть или разговор с родителями при любом раскладе, юные сердца решили отдаться интуиции и возвращаться на Родину тем путем, который возникнет перед глазами сам, то есть новым. Логично, правда?

Почти буддийское решение было тут же аранжировано волшебным возникновением сливовых деревьев (!), стоящих вдоль обочины (!), и на них висели всамделишные, настоящие, нетронутые сливы (!). Такого ни в советской стране, ни на русской территории здесь, в Германии, не бывало: чтобы ничьи деревья оказались не ободраны и не поломаны. Может, сливы невкусные? Попробовали – сахарные. Тут же забыли про то, что действия по открытому захвату продовольствия противника могут демаскировать группу. Сначала ели в себя, потом, когда место закончилось (временно), стали набирать в подолы футболок (у футболок бывают подолы? И если нет, называется же как-то «кармашек», который получается, если нижний край задрать и складывать в него добычу?). Набрали очень много, но к моменту, когда показался знакомый забор военного городка, у каждого оказалось не больше десятка слив. Остальное пошло в дело как заменитель ужина. Последнего в жизни, торжественно-прощального.

Вошли обратно «в СССР». Уже темно. Цепи сонных солдат, вой женщин-плакальщиц, урчание в животах и спазмы ниже от съеденных немытых слив – все это сгущало атмосферу. И ее только усугубляет лицо папы, который, плотно сжав побелевшие губы, быстрым тяжелым шагом идет наискось через поле прямо к сыну, ко мне. Встречать…


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.