Полдетства. Как сейчас помню… - [11]

Обедал я дома, тоже втягивая голову в плечи. Один раз показалось, что услышал громкий «бляммм». Чуть не поперхнулся. А что, если папу накажут? Он же сегодня на дежурстве как раз. Вот черт! Что ж я не подумал-то! Если бы в его дежурство в соседней Германии поезд «подзорвали» (так мы говорили тогда, обращаясь с русским языком настолько вольно, насколько позволял возраст), то когда начнут разбирать – поймут, что русской миной. Миной! О боже! Ведь сразу сообразят, откуда она. Из нашего городка – из класса же мины пропали! Когда там следующий урок? Точно не сегодня, значит, есть еще время. Надо как можно быстрее вернуть все на место! Только бы поезд теперь не проехал!

Наскоро проглотив суп, я ринулся собирать своих бойцов – надо срочно заметать следы операции. Из моего партизанского отряда удалось найти всего одного свободного добровольца (остальные, возможно, были уже под следствием или под домашним арестом). Опять пробрались в Германию, прокрались к железной дороге, а там… А там все плохо. На откосе лежала разрубленная пополам мина. Из искореженной по краям металлической коробки во все стороны торчала бумага и крашеный картон. Все так некрасиво и бездарно. Нигде следов огня и воронки от взрыва. Не сработало устройство, поезд просто раздробил его. И хотя разочарование присутствовало, я лично был рад, что поезд уцелел. Значит, и с папой все в порядке будет. Теперь если в сводках не вспомнят о пропаже из класса муляжей противотанковых мин, то и обойдется. Точно обойдется, ведь папа сменится сегодня вечером, а раньше завтрашнего дня занятий в том классе уже не будет. Значит, самого дорогого (вместе с мамой, конечно) человека на земле я все-таки спас. Хорошо.

Возвращаясь назад, мы решили не расстраивать других ребят тем, что мина оказалась бракованная (вариант, что она не настоящая, нами не рассматривался) и поезд не «подзорвался». Рассказали им все – как должно было быть «по-правильному»: огромная воронка, локомотив съехал под откос, все вокруг оцеплено, ищут партизан. В общем, рекомендуем некоторое время в том направлении не гулять, а то поймают, будут пытать. Оно нам надо? Ребята поверили, а потом и мы сами уверились в том, что взорвали немецкий поезд. На эту станцию я вообще больше никогда не ходил.

Да, это были святые времена, когда от макета мины мы ожидали эффекта настоящей! Хотя если вдуматься, то и теперь разное надувательство мы нередко воспринимаем как нечто значимое и настоящее… Значит, ничего не изменилось?

Крылатые качели

Мы гуляли целыми днями, от пробуждения до глубоких сумерек, когда по всему поселку начинали раздаваться крики мамаш: «Коля, домой!» «Саша, быстро домой!» «Сергей, последний раз говорю!» И в ответ: «Ну щас», «ну еще пять минут», «идууу». Целый день на свежем воздухе, без каких-либо дополнительных занятий и подготовок к школе. Период от четырех с половиной лет до семи – одна сплошная улица, царапины, грязная одежда, открытия. И дни, непохожие один на другой: каждый был уникален и прекрасен! Про любой можно было бы писать главу, но, увы, сейчас у меня в памяти сохранились сущие крупицы, единицы фактов. Кстати, некоторые воспоминания и сейчас вызывают содрогание.

Помните, я упоминал детскую площадку? Ее и правда делали наши солдаты, бесплатные рабы на два года. Делали, как представляли себе эту задачу, исходя из опыта, вкуса, подручных материалов. И вот как выглядели сделанные ими качели. Это была железная станина внушительной высоты, чтобы детишкам можно было раскачаться как следует, видимо. К поперечной перекладине намертво крепились железные трубы (чтобы люлька не отлетела), и на них держалась сама люлька – металлическое кресло с подлокотниками и спинкой, сваренное с помощью автогена из прямых листов металла. Конструкция тяжелая, вся из острых углов. Мы редко залезали в это чудо инженерной мысли: раскачать такую махину сидя, без помощи взрослых было сложно. Поэтому качались исключительно стоя ногами на спинке – только тогда металлический монстр начинал колебаться, сначала медленно, но постепенно разгоняясь примерно до второй космической скорости. И вот тогда-то и возникало это чувство полета, когда внутри все сначала падает куда-то вниз живота, а потом взвивается, вспенивая мозг – уууух! В общем, крылатые качели получались что надо. Но спинка, покрытая несколькими слоями масляной краски, вся в подтеках, была скользковата, устоять на ней было сложно, особенно когда люлька с максимальной скоростью приближалась к земле (и тем более если накануне прошел дождь).

В общем, первым сорвался тот самый Сережа, у которого была коллекция патронов. Вы, наверное, ожидали огнестрельной или иной взрывоопасной трагедии, но беда случилась не там, а на качелях.

Сережа соскользнул со спинки, и самым углом качельной люльки его сильно ударило по голове. Как я догадываюсь теперь, ему проломило орбиту глаза. Зарастало непросто, гноилось, было несколько операций, постоянно возили в госпиталь в другой городок, более крупный. Может, даже в Берлин. Его отец, грубоватый и малообразованный прапорщик откуда-то из украинской глубинки, плакал прямо на улице, не стесняясь ни людей, ни начальства, ни Бога, не мог успокоиться. Потом они все исчезли. Ходили слухи, что уехали оперировать сына в Россию. Дай Бог, чтобы наши справились и все в итоге закончилось хорошо. Тогда нам никто не сказал, а теперь я могу только догадываться и надеяться. Кстати, мы потом переехали в их квартиру. До этого у нас была однушка, но когда Сережа с родителями исчез из городка, нам дали их квартиру – вот такое стечение обстоятельств. И я жил в его комнате, правда уже без его пулек. Куда они все делись, я тоже не знаю.