Поль Робсон - [28]

От соблазнов успеха, зачастую пагубных для молодого актера, Поля оберегало редкостное нравственное здоровье. Ему одинаково претили самолюбование и позерство. Он был напрочь лишен честолюбия, что нередко становилось причиной добродушного ворчания энергичной Эсси, считавшей мужа недостаточно расторопным.

— Мне непонятно, о чем они пишут, — откровенно говорил он друзьям, держа в руках газету с очередной хвалебной статьей. — Да я и не знаю толком ничего ни о технике игры, ни об актерском мастерстве. Разобраться в том, хорошо ли играет актер, я, пожалуй, способен, но как он этого достигает, объяснить не могу.

Говоря так, Поль не кривил душой и, уж конечно, не рассчитывал подобным откровением оправдать нехватку исполнительской техники, что он особенно остро ощутил, играя в драмах О’Нила.

Другие актерские работы Робсона этих лет — главная роль в пьесе-однодневке «Розанна», поставленной в Филадельфии, и первая встреча с кинематографом в немом фильме «Душа и тело» негритянского режиссера Оскара Мишо — не принесли Полю желанного удовлетворения. По его признанию, он разделял преобладавшее тогда среди негритянских артистов мнение, что не столь уж важны содержание и форма пьесы или фильма, в которых они играют: «Единственное, что имеет значение, — это возможность, так редко выпадающая на нашу долю, получить какую-нибудь роль, любую роль в пьесе или в кино. Если же негритянскому актеру предлагали ведущую роль — о! — это была поистине необычайная удача!»

Казалось, творческая судьба Робсона предрешена, и, видимо, она была бы безраздельно и навсегда связана с театром, если бы не случайная встреча, происшедшая за полгода до гастролей в Англии, в марте 1925 года, в Нью-Йорке на углу 135-й стрит и 7-й авеню.

ПЕСНЯ

Когда удается певцу ревниво следящую за ним аудиторию захватить и исторгнуть у нее вздох удивления… когда вместе с залом аплодирует и хор, и рабочие на сцене, и сторожа, — вот это значит, что искусство в данный момент исполнило свою первую священную заповедь: оно дошло до человеческой души и на безмерную высоту отделило ее в эту минуту от грешной, неприхотливой оболочки.

Л. В. Собинов

Последние дни марта 1925 года в Нью-Йорке выдались на редкость погожими. Золотисто-огненное солнце словно торопилось очистить городские улицы от унылых примет слякотной зимы. Оно высушивало наносы влажной грязи на асфальте, превращая ее в серебристую пыль, мгновенно уносимую ветром. Ярко зазеленели газоны, еще недавно покрытые пожухлой травой и усыпанные бурыми пятнами полусгнивших листьев.

Но прихотлив нью-йоркский климат. Вдруг изменится направление ветра, и со стороны океана угрожающе двинутся на город мутно-серые облака и, зацепившись за вершины небоскребов, надолго заволокут его густой свинцовой пеленой.

Потому и спешат гарлемские хозяйки воспользоваться благами солнечной погоды. Из домов выносятся тазы, корыта, чаны, ведра, до краев наполненные мыльной пеной, и начинается большая стирка. Час-другой, и уже все дворы и улицы квартала сплошь завешаны гирляндами свежевыстиранного белья. На скамейках, на перевернутых деревянных ящиках, а то и просто на ступенях домов расположились грузные пожилые негритянки. Греются на солнце, лениво переговариваются друг с другом и бдительно посматривают за тем, как бы не перепачкали белье резвящиеся во дворе дети или случайный прохожий не соблазнился приглянувшейся ему тряпицей.

Для Поля эти строгие уличные стражи — давние добрые знакомые. Приветливо поздоровавшись, он участливо справляется о здоровье, о домашних новостях и терпеливо выслушивает подробные, многословные ответы. Старухам явно по душе его внимание, они охотно беседуют с ним, а после ухода Поля в который раз отметят, какой же славный, покладистый и добропорядочный молодой человек этот Робсон!

На углу 135-й стрит и 7-й авеню Поль останавливается и, пропуская поток автомобилей, рассматривает людей, стоящих на противоположной стороне. Его внимание привлекает элегантно и модно одетый негр, лет тридцати, согнувшийся под тяжестью двух огромных чемоданов. Вот он поставил их на тротуар и с облегчением распрямил узкие плечи, поймал изучающий взгляд Робсона, посветлел от белозубой улыбки и, забыв о чемоданах, решительно шагнул с тротуара ему навстречу.

— Рад видеть вас, Поль. Почти три года прошло с тех пор, как мы познакомились в Лондоне на квартире Джона Пейна.

Поль с готовностью потряс протянутую руку.

— Здравствуйте, Ларри! Вот не ожидал встретить вас в Гарлеме.

Лицо негра помрачнело.

— Если помните, мой отец жил в Филадельфии. Он часто прихварывал, и я приехал проведать старика. Но судьбе, видимо, было угодно, чтобы я присутствовал при его последних минутах.

Лоуренс Браун тяжело вздохнул, благодарно глянул на сочувственно молчавшего Поля и спросил:

— Вы получили сборник записанных мною спиричуэле?

— Да, Ларри. Все ломал голову, не знал, как вас отблагодарить. Отличная работа!

— А я всерьез подумывал над тем, как бы вытащить вас в Лондон да поработать вместе. У вас прекрасный бархатистый бас, Поль, да и слухом бог не обидел. Не хочу умалять ваши актерские достоинства, но глубоко убежден, что театр преспокойно обошелся бы и без вас. Утверждал тогда в Лондоне и повторяю сейчас: вам надо петь. В этом ваше призвание.