Покров-17 - [72]

Полковник хлопнул рукой по столу.

— Надоело слушать этот бред! — крикнул он. — Спасти этого полоумного? Да пусть себе там пропадет вместе со всеми этими идиотами! Они с десяток моих людей в перестрелках положили! И теперь их спасать?

— Да, — резко ответил Капитан. — Я знаю, для вас это звучит по-идиотски, но Старик — единственный, кто знает, как победить страх. И он нужен нам, если мы хотим остановить всё это. Это возможность остановить вашу болезнь, понимаете вы это или нет, ну неужели вы такой тупой?

Глаза полковника налились яростью.

— Ах ты сука… — злобно прошептал он. — Тупой, значит? Да, конечно, не то что ты. Втираешь тут нам херню!.. Боль, страх, смерть! Да пошел ты! Зубы только заговариваешь, урод. Развел тут болтовню о высоких материях… Большой взрыв, энергия, Вселенная…

Лицо полковника побагровело, задрожала нижняя губа.

— Слушай сюда, сука, — сказал он сквозь сжатые зубы. — Ты меня этой своей хуйней не запутаешь. Я не верю тебе. Я верю в то, что вижу. А я вижу, что по этому городу надо херануть атомной бомбой, а лучше двумя. А тебя — пристрелить к ебаной матери!

Он выхватил из кобуры пистолет и нацелился на Капитана: тот, мгновенно среагировав, сделал то же самое. Люди полковника резко вскочили с дивана и навели на Капитана стволы автоматов.

Они стояли, целясь друг в друга, и тревожно поглядывали по сторонам. В кабинете повисла напряженная тишина.

Тогда я медленно встал с табурета, поднял руки и тихо сказал:

— Успокойтесь. Мы поедем на станцию спасать Старика.

Я не знал, почему пришло в голову именно это решение. Но так было нужно. Именно так, а не иначе. Что-то глубоко внутри настойчиво шептало об этом.

Полковник повернулся ко мне удивленно и недоверчиво.

— Что? Ты веришь этому козлу, который нас всех за идиотов держит?

Я посмотрел полковнику в глаза и тихо ответил:

— Да.

Полковник глубоко вдохнул через сжатые зубы, вновь посмотрел с ненавистью на Капитана. Снова взглянул на меня, опять на Капитана, потом на своих людей.

А потом опустил ствол и кивнул бойцам, чтобы те убрали оружие.

Капитан спрятал пистолет за пояс.

— Поблагодари писателя за то, что ты жив, — язвительно сказал ему полковник. — Может, книгу подарит.

— Спасибо, Андрей Васильевич, — с иронией в голосе сказал Капитан.

Когда все окончательно успокоились, я осмотрел присутствующих и спросил Капитана:

— Сколько ехать до станции?

— Чуть меньше часа.

— Тогда отдохнем, поспим и завтра утром поедем к Старику. Все согласны?

Капитан с улыбкой кивнул. Полковник взглянул на меня как на сумасшедшего, развел руками и покачал головой.

— Как знаешь, — сказал он обессиленно. — Я хреново себя чувствую. В одном ты прав точно: надо поспать.

Когда мы выходили из вестибюля, на улице уже совсем стемнело, только фары милицейского пазика освещали грязным светом разбитый асфальт на дороге.

По пути до автобуса Каменев всё время молчал, шел медленно, сгорбившись. Кажется, ему действительно стало плохо.

Капитан выглядел грустным и уставшим.

— Слушайте, — спросил я его. — Вы одно не сказали.

— Да? — растерянно переспросил Капитан, видимо не сразу поняв, о чем я.

— Вы знаете, как победить боль. Старик знает, как победить страх. А смерть? Кто знает, как победить смерть?

Капитан остановился, заглянул мне в глаза, улыбнулся краем губ и ответил:

— Вы.

* * *

Я уснул в пустом кабинете на втором этаже отделения — свалился без сил на диван и тут же вырубился.

Снилась опять Москва, пустая редакция, и я засиделся над правками к тексту до трех часов ночи.

Окончив работу, я складываю бумаги в ящик, встаю из-за стола и иду к лифту. Но, проходя мимо кабинета Пискарева, слышу из-за двери ровное гудение телевизора. Наверное, он забыл выключить.

Открываю дверь. В темном кабинете — никого. Плотно задернуты красные шторы. Гудит телевизор, и на экране его разноцветной паутиной горит таблица настройки.

Я подхожу к телевизору, чтобы щелкнуть выключателем, и экран вдруг погружается в темноту, из нее вырастает белая полоса, а по ней катится маленький шарик. Подпрыгивает и падает в черную бездну.

И опять эта бледная нечеловеческая голова с наростом на макушке, приглушенные фанфары и голос:

— Телекомпания «ВИД» представляет.

И на экране — хмурая, дождливая Москва. Идут худые солдаты-срочники в шинелях и зеленых касках, на них висят мешками бронежилеты, в руках металлические щиты.

Темный зал Дома Советов. Усталые люди в мятых пиджаках зажигают свечи, рассматривают документы фонариками, с ними какие-то мужики в камуфляже и с автоматами.

Октябрьская площадь, забитая пестрой толпой с красными флагами, и снова худые солдаты с железными щитами, и вот красные флаги и железные щиты идут друг на друга. Бьются каски, грохочут дубинки. Люди бегут. Люди падают и кричат. Снова бегут. Снова грохочут дубинки.

Выстрелы.

Хрясь! — лихо врезается в стеклянные двери московской мэрии военный грузовик.

И снова выстрелы.

И высится над Москвой неприступной башней телецентр «Останкино».

Я выключаю телевизор. Но выстрелы не прекращаются.

Что-то гудит и шумит за окном, гудят моторы, и я понимаю, что где-то уже слышал этот звук.

Отдергиваю красные шторы и вижу, что по улице едут танки.