Покоренный Кавказ (сборник) - [140]

Казикумыкское ханство отдалось под власть России еще в 1812 году, но, конечно, это было очень ненадежное подданство, и только в 1822 году, во времена Ермолова, русские окончательно закрепили этот край. Аслан-хан, присягнув на верность, получил чин генерала, и ему, как владетелю, выдавалась ежегодно крупная сумма денег. Вполне понятно, что ему не хотелось лишиться такой благодати, и он приложил все меры, чтобы обвинить муршидов в возмущении населения против русской власти, и подтвердил, что Кази-мулла действует под влиянием Курали-Магомы и Джемал эд-Дина. Хан отлично знал, что говорит ложь, но ему это приходилось делать не впервые, а потому, конечно, он не смущался, тем более что против Джемал эд-Дина у него накипела злость, основанная на популярности муршида в народе.

Зависть ко всему выдающемуся – характерная черта восточных и горских племен. Аслан-хана уже несколько лет грызла зависть к Джемал эд-Дину, к которому со всех сторон сходились сотни уважаемых людей и ученых слушать его поучения. Меряя на свой аршин, Аслан-хан стал подумывать о том, что муршид, опираясь на народную силу, может свергнуть его, хана, с занимаемого места и занять ханский трон. Ничего особенно несуразного в этом подозрении не было, ибо история восточных народов нам показывает, что у них вполне возможны подобные пертурбации, и не раз бывало, начиная хотя бы с Магомета, что проповедник делался администратором и забирал себе в руки всю власть, а законных владетелей отправлял к праотцам. Аслан-хан ошибался только, приписывая подобные происки именно Джемал эд-Дину, незлобивейшему и миролюбивейшему из всех кавказских проповедников.

Как бы то ни было, но Аслан-хан, призвав к себе Джемал эд-Дина, встретил его попреками и бранью. Никакие оправдания не действовали на хана, да и как они могли подействовать, когда он сам отлично знал о безвредности муршида и тариката; Аслан-хану нужен был просто козел отпущения; хан велел избить муршида до полусмерти и отпустил его со строгим внушением, что если из Дагестана опять придут вести о газавате, то он вторично и окончательно разделается с муршидом. Все мюриды последнего, а также толпы народа, собиравшегося на проповедь, были разогнаны. Одновременно с этим Аслан-хан послал и Курали-Магоме грозный приказ явиться, но дальновидный и хитрый муршид, зная, чем это пахнет, заблаговременно уехал в Табасарань, где был в полной безопасности.

Избитый и измученный Джемал эд-Дин не оставлял, однако, своих идей и по-прежнему восставал против газавата, чем окончательно вооружил против себя Кази-муллу, который даже поклялся отомстить ему и продолжал проповедовать священную войну. Вскоре из Дагестана пришли новые известия о делах Кази-муллы, и Аслан-хан, верный своему слову, вновь призвал Джемал эд-Дина и решил забить его насмерть, что и было бы, без сомнения, сделано, если бы муршида не спасла ханская жена, которая набросила на истязуемого свою чадру и тем остановила экзекуцию. Замученный Джемал эд-Дин был отнесен на руках домой, где не скоро пришел в себя, и, когда немного оправился, то бежал из Кумыка сначала в Цудахар, а потом в Коппу.

Здесь Джемал эд-Дин написал письмо Курали-Магоме в совсем другом тоне, чем раньше, просил прощения у Кази-муллы за то, что противодействовал войне. Через несколько времени он отправился и сам к Курали-Магоме, который утешал Джемал эд-Дина, говоря, что его мучения и гонения не что иное, как очистительная жертва, после которой тарикат расцветает еще пышнее. Воодушевленные муршиды запели гимн: «Бизинь тарикат Дагестан гетты-га!» (Тарикат наш теперь в Дагестан пошел!)

Но муршиды ошиблись: тарикат кончил свое существование, и в Дагестане воцарился опять шариат, и, как следствие его, пожаром запылала священная война – газават. Через много лет тарикат вновь был отчасти введен в обиход горцев Шамилем, но он обратился тогда в государственную религию, а потому принял другой характер, о чем и будет речь далее.

Явный переход к газавату Курали-Магомы и, главное, Джемал эд-Дина, поставленного народным сознанием в число мучеников, придал сил Кази-мулле. Шамиль вновь присоединился к нему, проникнувшись идеей газавата до самозабвения; со всех сторон к ним примыкали толпы горцев, жаждавших отдать свою жизнь за святое дело и тем самым приобрести вечное блаженство в раю.

Кази-мулла повел свои отряды в 1830 года к крепости Бурной, затем с 10 тысячами горцев осадил крепость Внезапную, но генерал Емануель заставил его отступить. Не смущаясь этим, Кази-мулла направился к Дербенту и осаждал его в течение восьми дней; в 1831 году он взял и разграбил дочиста Кизляр. В это время генерал Вельяминов усмирил Чечню, и Кази-мулла должен был скрыться в глубину Дагестана, откуда он делал постоянные набеги на Кавказскую линию; однако в 1832 году Розен осадил его в ауле Гимры, который и был взят штурмом, а Кази-мулла был убит в башне, где он заперся с шестьюдесятью мюридами.

Так кончил свою бурную жизнь первый дагестанский имам; горцы чтут его память как мученика за веру и берегут до сих пор его могилу, над которой поставлен памятник в виде небольшого мавзолея. Так закончился первый акт газавата.