Покоренный Кавказ (сборник) - [138]

Однако Шамиль не был вполне удовлетворен Джемал эд-Дином и собрался ехать к авторитетнейшему муршиду – Курали-Магоме, но заехал сначала в Гимры за Кази-муллой, который с радостью согласился сопутствовать своему приятелю. Шамиль и Кази-мулла горели нетерпением видеть знаменитого муршида и вскоре прибыли в Яраглар.

С первого взгляда на Кази-муллу сметливый или прозорливый Курали-Магома убедился, что он видит перед собою не монаха, готового подставить ближнему свою ланиту, а человека энергического, проникнутого убеждениями тариката; что под холодной наружностью этого неофита скрывается изувер, готовый пожалеть о том, что у противников его верования не одна голова, чтоб отсечь ее разом. Однако Курали-Магома ничего ему не сказал и подтвердил ему назначение Джемал эд-Дина, а последнему написал: «Ты назначил Гази-Мухаммеда муршидом, и я это сделал; но ты живешь вблизи от него и потому прошу тебя именем Бога: наблюдай за ним неослабно и не позволяй ему сойти с дороги, на которую мы его наставили».

Недолго муршидам пришлось ждать; быть может, сам Курали-Магома подал неумышленно мысль, что тарикат далеко не может удовлетворить всех. Во время бесед и поучений знаменитый муршид и Кази-мулла не могли, вероятно, не коснуться и шариата, крайние выводы которого должны довести до газавата, в противоположность тарикату, идеал которого – полный аскетизм и отвращение к войне. Едва ли на последнем догмате Курали-Магома особенно настаивал, так как сам был воспитан, как сказано выше, на шариате. Быть может, зерно сомнения пало на душу пылкого Кази-муллы от каких-нибудь неосторожных слов Курали-Магомы. Недоразумение уси ливалось тем, что два противоположных вывода получались из изучения священного Корана, написанного Магометом по внушению Аллаха. Значит, есть две истины? И они обе угодны Аллаху? Значит, всякий может взять ту или другую и в том и другом случае угодить Богу? Значит, можно выбрать то, к чему чувствуется большее стремление?

Такие мысли, вероятно, вертелись в голове Кази-муллы, когда он возвращался с Шамилем обратно в Дагестан. Сердцем он признавал тарикат выше, но душой, рассудком, всем своим существом коренного отважного горца стремился к догматам шариата.

Вернувшись в Гимры, он впал в задумчивость и в такое мрачное расположение духа, что удивил этим всех окружающих и особенно Шамиля, ожидавшего от него особенной энергии, но увидавшего вместо этого какие-то новые симптомы.

И вот однажды во время чтения книг с Шамилем Кази-мулла вдруг заговорил:

– Что бы там ни говорили Курали-Магома с Джемал эд-Дином о тарикате, как бы усердно мы с тобою ни молились и каких бы чудес ни делали, а одним тарикатом не угодим Богу: без газавата не будет нам спасения!.. Давай, Шамиль, газават делать!

Шамиль был сначала ошеломлен, но вера в авторитет учителя и приятеля была так сильна, что он согласился с Кази-муллой. Пылкий Кази-мулла немедленно взялся за дело; отложив в сторону нравственные догматы, Кази-мулла обратился к конечным выводам шариата, то есть к ненависти к неверным, которых надо было стереть с лица земли.

На призыв Кази-муллы немедленно откликнулось около 6 тысяч горцев, и этот отряд двинулся в 1830 году в Аварию, уже покоренную в 1822 году русскими, но под Хунзахом потерпел поражение, а Шамиль вдобавок был дочиста ограблен союзниками-гумбетовцами. Этот поход интересен тем, что он начал собою целый ряд походов, то есть был первым серьезным шагом дагестанского газавата.

Между тем Джемал эд-Дин, узнав о похождениях Кази-муллы, написал ему письмо, уговаривая бросить затею, оставить газават и вернуться к заветам тариката, то есть к молитве, посту и созерцанию; но ничто уже не могло удержать народного вождя-имама. Это был сорвавшийся с цепи зверь. Ни слова окружающих, ни письма Джемал эд-Дина, который писал ему еще два раза, ни уговоры и убеждения приятеля Шамиля – ничто не могло подействовать на Кази-муллу, и он всем отвечал, что «настоящее дело мусульманина – газават», и продолжал формировать отряды, продолжал свою проповедь священной войны. Однако многие из его приближенных, проникнувшиеся правилами тариката, стали отходить от него; в числе других покинул его и Шамиль, который заперся в своем доме и занялся, как истинный мюрид, чтением священных книг и молитвой. В народе стали ходить слухи, что Джемал эд-Дин не одобряет газавата, первая неудача под Хунзахом тоже огорошила многих, и с каждым днем все больше и больше народа оставляло Кази-муллу. Последний, видя, что один он ничего не поделает, обратился к Курали-Магоме с письмом, в котором привел несколько зажигательных, фанатических стихов из Корана и спрашивал муршида, что он может возразить против этого. Курали-Магома, вопреки тарикату, отнесся к делу Кази-муллы сочувственно и даже написал Джемал эд-Дину письмо с приказанием не препятствовать газавату, но Джемал эд-Дин не послушался своего бывшего наставника и по-прежнему продолжал уговаривать Кази-муллу отказаться от войны.

Небезынтересно подробнее проследить вопрос о том, как могли муршиды, отвергавшие войну, в конце концов не только согласиться с газаватом, но даже поощрять его. То, что сделал Курали-Магома в самом начале, то сделал впоследствии, как будет сказано далее, Джемал эд-Дин.