Покорение Крыма - [16]

Командовавший здесь майор Вульф, хорошо знавший Бастевика по его прежним вояжам в турецкие и крымские земли, вечером, за ужином, по-приятельски советовал:

   — Ногайцев остерегись. Шалить стали басурмане... Ежели купец какой едет или казак с торгов возвращается — грабят без пощады... До душегубства, слава Богу, покамест не доходит, но калеченые и побитые попадаются часто.

   — За Балту небось осерчали?

   — А чёрт их разберёт!.. Может, и за Балту... Ты, однако, на рожон не лезь.

   — Ничего, — промычал, жуя, Бастевик, — не в первый раз... Как-нибудь доберусь.

   — Сам знаю, что не в первый. Только казаков в охрану всё равно дам...

Вульф, к сожалению, оказался прав: уже за Балтой, вёрстах в пятнадцати от Дубоссар, на исходе дня на капитана наскочили буджаки. Они внезапно, как призраки, появились из-за редкого, схватившегося золотым осенним увяданьем леска, минуту-другую приглядывались к пылившим вдали всадникам, затем, пустив коней вскачь, стали быстро настигать окружённую казаками карету.

Бастевик, приметив погоню, открыл дверцу, крикнул ездовому, чтоб осадил упряжку, живо вылез из кареты.

Молоденький казачок Петро суетливо подвёл к нему запасную лошадь, уже взнузданную, под седлом. Проверив, заряжен ли торчавший из ольстры пистолет, капитан сунул ногу в стремя, легко и привычно уселся на поджарую кобылицу, которую брал во все свои вояжи для верховой езды. И негромко бросил казакам:

   — Ну, служивые, теперь не зевайте... Ежели что — палите.

Подскакавшие буджаки — их было десятка полтора — остановились шагах в двадцати, охватив карету и конвой жидким полукольцом. Один из них, судя по хорошей одежде — ага, костистый, широкоскулый, цепкими раскосыми глазами оглядел казаков, остановил взор на капитане, крикнул гнусаво:

   — Куда едешь, офицер?

   — Везу письма дубоссарскому каймакаму и его светлости крымскому хану, — объявил по-татарски Бастевик.

Ага ещё раз оглядел конвой, но теперь его взгляд — быстрый, оценивающий — скользнул по крепким лошадям, на которых восседали казаки. Взмахнув короткой плетью, он повелительно проронил:

   — С нами поедешь!

   — Я имею приказ побывать в Дубоссарах и Бахчисарае, — холодно, но твёрдо ответил Бастевик. — Вот письмо!

Он сунул руку за отворот мундира, достал сопроводительное письмо, подписанное Воейковым.

Стоявший ближе всех к капитану буджак скакнул вперёд, выхватил пакет, отдал are.

Тот равнодушно повертел его в пальцах, читать не стал, но и не вернул, а с ухмылкой разорвал и бросил в сторону.

   — С нами поедешь, офицер, — повторил ага. — Отдай оружие!.. И им скажи, — он указал плетью на казаков, — чтоб отдали.

Дело приобретало скверный оборот... «Отдадим оружие — коней заберут», — подумал Бастевик, припомнив предупреждение Вульфа.

Поправляя шляпу, он скосил взгляд на казаков, готовых в любой миг выхватить пистолеты.

   — Тохта, тохта, — поторопил ага.

Бастевик побледнел, но хладнокровия не потерял — сказал тем же твёрдым голосом:

   — Честь и достоинство офицера победоносной армии её императорского величества не дозволя...

Окончить фразу он не успел: тот же буджак, желая, видимо, услужить are и ускорить дело, снова скакнул вперёд, остановился рядом с капитаном и вдруг хлестнул его плетью.

Удар был сильный, но не от боли — от жестокой обиды сжалось сердце отважного капитана: грязный ногаец посмел оскорбить русского офицера!

   — Бей их, ребята! — рявкнул мгновенно пришедший в ярость Бастевик, выхватывая из ольстры пистолет.

Буджак немеющими от страха руками потянул поводья, пытаясь отъехать в сторону. Но выстрел полыхнул пламенем прямо в лицо. Тяжёлая пуля проломила приплюснутый нос, разворотила кровью затылок, сорвав с головы серую баранью шапку. Буджак, всхрипнув, навзничь опрокинулся с коня, испуганно рванувшегося с места.

За спиной капитана нестройной скороговоркой захлопали выстрелы казаков.

Один из всадников, схватившись рукой за грудь, свалился на землю — остальные, нахлёстывая лошадей, трусливо кинулись врассыпную.

Воодушевлённые таким быстрым и удачным исходом стычки, казаки рванули из ножен сабли, бросились преследовать ногайцев, но тут же были остановлены Бастевиком.

   — Уходить надобно! — вскрикнул он, разворачивая лошадь. — Ежели орда недалече — они вернутся...

Скакали долго, переменными аллюрами, скакали, пока не притомились кони. Пришлось съехать с дороги к ближнему лесу, на опушке которого все спешились.

Ездовой, жалеючи поглаживая раздувающиеся, словно кузнечные мехи, бока взмыленных лошадей, выпряг их из кареты, а казаки, пытаясь хоть как-то скрыть её от постороннего взора, вручную закатали за росшие поблизости кусты лещины.

Казачка Петра Бастевик оставил приглядывать за дорогой, а сам с остальными людьми, ведя коней под уздцы, углубился в чащу, выискивая подходящую для отдыха поляну.

Ногайцы, к счастью, не вернулись. Но Бастевик, считая, что лишняя предосторожность не помешает, просидел в лесу до ночи. И только в последних отсветах заходящего солнца, когда густой прохладный мрак стал быстро наползать на землю, вывел свой небольшой отряд к опушке. Казаки сноровисто запрягли лошадей в карету, но капитан в неё не сел — предпочёл остаться в седле.