Покорение Крыма - [17]

У турецкой заставы, охранявшей въезд в Дубоссары, конвой появился около полуночи. Янычары встретили его враждебно, долго выясняли цель приезда, осматривали, переговариваясь, затем велели казакам стать до утра в ближайшем дворе, а Бастевика — в сопровождении двух стражников — пропустили в город...

Якуб-ага не ожидал появления капитана — поначалу растерялся, засуетился, пряча глаза, потом спросил вяло:

   — С чем пожаловал, капитан?.. Кофе будешь?

   — Поговорить надобно, — многозначительно произнёс Бастевик, по-хозяйски усаживаясь на низенькую тахту рядом с агой. — А кофий потом подашь.

У Якубы тревожно забегали глаза, рот передёрнулся в испуганной улыбке. Он кликнул слугу Махмута, шепнул что-то на ухо, тут же отпустил и — выжидательно, страшась — посмотрел на капитана.

А тот, обозлённый неудачно сложившимся днём, стычкой с ногайцами, пренебрегая советом Веселицкого вести себя осмотрительно, издевательски заскоморошничал:

   — У меня дело простое, незатейливое. Я б сам и беспокоить тебя не стал, да господин Веселицкий любопытствует... Узнать хочет, зачем ты написал султану, что Балту сожгли русские?.. Барон надоумил?

   — Какой барон? — теряя голос, одними губами спросил каймакам. Сердце его замерло, по всему телу разлилась неприятная слабость, в голове судорожно забились путаные мысли: «Всё прознали. Всё... Но откуда о консуле?.. Предал кто-то...» Каймакам съёжился, пригнул голову, лихорадочно соображая, как ответить.

   — Что молчишь, ага?.. Иль сказать нечего?

   — Слова твои... слова... — начал тянуть Якуб, с трудом шевеля языком в пересохшем рту. — Твои слова... Они меня... Это клевета... Конечно! Это злая клевета! Ты же знаешь меня, капитан! И не первый год...

   — Верность твоя мне хорошо известна, — резко оборвал его Бастевик. И добавил, продолжая издеваться: — Сейчас ты её ещё раз подтвердишь, если расскажешь о бароне... О вашей переписке, о тайных встречах.

   — Я никогда с ним не встречался! Клянусь! И не писал!

   — Брось лицемерить, ага! — вскричал вдруг капитан, вскакивая с тахты. — Мы перехватили его письма Шуазелю! Из них узнали о твоей измене.

Якуб понял, что разоблачён. Некоторое время он молчал, тяжело, с хрипом, дыша всей грудью, а затем, холодея от собственной смелости, разжигая злость к этому проклятому офицеру, визгливо, срываясь на крик, стал попрекать Бастевика невыплаченными пансионными деньгами, нанесёнными обидами.

Капитан обомлел от такой наглой, беспардонной лжи каймакама, схватился за шпагу, зашипел с ядовитой ненавистью:

   — Я заколю тебя, мерзавец.

   — Махмут! — истошно заорал Якуб, пятясь к стене.

Коренастый, плотный слуга мгновенно ввалился в комнату, могучим ударом сбил капитана с ног, подхватил выпавшую из его руки шпагу, приставил острый клинок к горлу.

Тут же в дверях появились другие слуги, турецкие стражники, стали вязать офицера ремнями. Бастевик, пытаясь освободиться, задёргался всем телом, но слуги крепко держали его. А Махмут ударил ещё раз — несильно, ногой в бок.

   — Этот гяур оскорбил меня... — начал зачем-то объяснять Якуб, всё ещё со страхом глядя на капитана. Потом махнул рукой и уже спокойно — выбор сделан! — приказал: — Заприте его... И охрану поставьте.

   — Ты пожалеешь об этом, сволочь, — сдавленным голосом пригрозил Бастевик. — Я ещё получу сатисфакцию.

Якуб небрежно дёрнул углом рта:

   — Если жив останешься.

Слуги подхватили капитана под руки, выволокли за дверь...

Оставшиеся на окраине Дубоссар казаки спать не ложились, коней не рассёдлывали — лишь отпустили подпруги — и, собравшись в кружок, покуривая короткие трубки, ждали возвращения капитана.

   — Ну что же он не идёт? Что ж тянет? — боязливо вопрошал казачок Петро, вглядываясь в темноту. Он впервые отправился в чужие земли и испытывал тревожную растерянность. — Уж не случилось ли чего?

   — Не дури, хлопец, — отозвался старый Панас, для которого конвоирование было делом привычным. — Их благородие любит поговорить.

   — Так ведь сам же сказал, что обернётся скоро.

   — Сказал, сказал... Ну, может, ему там чарочку поднесли, закуску добрую. Кто ж откажется от такого? — попытался пошутить Панас, но в голосе его не было весёлости.

В темноте послышались торопливые шаркающие шаги.

   — Никак, идёт? — обрадовался казачок.

   — Не он это, — уверенно сказал Панас. — Капитан-то верхом уехал.

   — А может, лошадь там оставил?

   — Балда ты, Петро! — ругнулся шёпотом Панас. — Идёт-то один, а капитан был с турками.

Кто-то остановился у ворот, стал осторожно их открывать.

Казаки насторожились. Петро суматошно хватал себя за пояс, пытаясь вытащить пистолет.

Незнакомец чёрной тенью скользнул к казакам, спросил приглушённо:

   — Откуда будете, служивые?

   — Тебе какое дело? — грубо отозвался Панас.

   — Капитан Бастевик с вами был?

   — Ну был... Ты-то кто таков?

   — Я каймакамов писарь Яков Попович... Вот что, казаки. Не ждите капитана. Ага арестовал его.

   — Какой ага? Как арестовал? — воскликнули казаки все разом.

   — Как, как, — передразнил их Попович. — В подвал посадил — вот как!

   — А ты не брешешь? — с угрозой спросил Панас.

   — Вот те крест!.. Я давний знакомый капитана. Сам видел, как его в тёмную тащили.