Поколение постпамяти: Письмо и визуальная культура после Холокоста - [64]

Анализируя гетеропатическую память, Кайя Сильверман вспоминает сцену из фильма Криса Маркера «Без солнца» («Sans Soleil»): «Кто сказал, что время исцеляет все раны? Лучше было бы сказать, что время исцеляет все, кроме ран. Со временем боль от разделения преодолевает свои реальные границы, желанное тело вскоре исчезает, а если для другого желанное тело уже перестало существовать, остается только боль, лишенная тела»³⁴. Сильверман добавляет: «Если помнить значит давать бестелесной ране психическое пространство для существования, тогда помнить воспоминания других людей значит чувствовать боль их ран»³⁵. В заключении своего эссе в сборнике «Свидетельство» Дори Лауб говорит об «опасностях слушания»³⁶ истории выживших жертв, превращения во вторичных свидетелей или субъектов гетеропатического воспоминания. Мы, поколение постпамяти, видим, как выжившие восстанавливают свои жизни, видим, как они наживают состояния и возводят замки. «И все же, – пишет Лауб, – в центре этого гигантского и целенаправленного усилия дремлет опасность, кошмар, хрупкость, израненность, которая сводит на нет все исцеление»³⁷. Изображение ребенка-свидетеля, на которое он, как минимум фигурально, проецирует свой собственный детский образ, бросает тень этой израненности на его работы и на наше читательское восприятие. Это мера гигантского усилия, в которое мы как культура были вовлечены последние семьдесят лет, – постараться, пусть безуспешно, восстановить так основательно разрушенный мир, не отрицая при этом ни разрушения, ни исцеления его ран, ни использования его как оправдания для дальнейшего насилия. Изображение ребенка-жертвы, также являющееся изображением ребенка-свидетеля, предоставляет бесплотной ране Холокоста пространство для существования.

Глава 7 Предметы-свидетели [9]

Между 1942 и 1945 годами высланные в лагерь Терезин (Терезиенштадт) Мина Пехтер и несколько ее соседок занялись удивительным делом: они воссоздали по памяти и записали по-немецки на обрывках бумаги рецепты блюд, которые они обычно готовили до войны. Хотя сами узницы едва выживали на картофельных очистках, черством хлебе и водянистом супе, они потратили время и силы, вспоминая рецепты картофельных кнедликов и пельменей-креплах, печеной гусиной шейки, гуляша с клецками, фруктов в сахаре, риса с фруктами, мацы, сливового штруделя и торта «Добош». Многие из женщин узнали эти рецепты от матерей и записывали их не только для того, чтобы вспомнить о счастливых днях прошлого или порадовать себя воспоминаниями о давно забытом вкусе, но – и это куда важнее – в качестве своеобразного завещания следующим поколениям женщин. Перед смертью в Терезине в 1944 году Мина Пехтер поручила хранить собранные рецепты другу, Артуру Буксбауму, и попросила, если тому удастся выжить, послать записи ее дочери в Палестину. Артур Буксбаум действительно выжил, но дочь, Энни Штерн, перебравшаяся в США, смогла получить посылку матери лишь через 25 лет и только благодаря помощи нескольких других посредников. Спустя еще 20 лет, в 1996 году, эти рецепты были опубликованы по-немецки и в английском переводе в книге, изданной Карой Де Сильва под названием «На кухне памяти: наследие женщин Терезина»¹.

7.1. На ладони. С разрешения фотографа Лео Шпитцера

Сейчас, спустя более чем 65 лет после окончания Второй мировой войны, дети тех, кто погиб и выжил в годы Холокоста, рассеянные по всему миру, все еще находят вещи своих матерей и отцов, вроде поваренной книги из Терезина, и все еще пытаются тщательно изучать эти предметы, изображения и истории, переданные родителями – прямо или косвенно – своим детям, в поисках ключей к скрытому от них и преследующему их прошлому. Такие «предметы-свидетели», конечно, несут на себе отпечатки прошлого, но также воплощают сам процесс его передачи. Они свидетельствуют об историческом контексте и ткани повседневности того времени, когда они явились на свет, а также о том, как материальные объекты переносят на себе отпечаток прошлого от одного поколения другому.

Так, «На кухне памяти» несет в себе очень сильные личные, исторические, культурные и символические смыслы, которые были извлечены авторами книги из повседневного обихода и значительно превосходят ее обманчиво обыденное содержание. Руководствуясь собранными в книге рецептами, невозможно приготовить описанные там блюда – в большинстве случаев не указаны некоторые ингредиенты, пропущены этапы приготовления или же рецепты отражают характерные для военного времени ограничения, предлагая (например, в случае масла или кофе) использовать доступные аналоги или оставляя добавление яиц на усмотрение хозяйки. Но все эти рецепты – яркая иллюстрация воли к жизни и твердости намерения сохранить общность и взаимодействие, благодаря которым появилась эта ни на что не похожая книга. Для тех же, кто хорошо знаком с историей Терезинского гетто, собрание рецептов свидетельствует о силе памяти и преемственности перед лицом жестокости и дегуманизации². Пробуждая общие для представителей различных культур ассоциации пищи с процессом ее приготовления, домом и семейным бытом, авторы этих рецептов, как это ни парадоксально, позволяют нам через трогательные и поразительно подробные кулинарные фантазии пережить ситуацию голода и отсутствия продуктов. Сборник рецептов свидетельствует о стремлении его составительниц сохранить хоть что-нибудь от своего прежнего мира, пусть и находящегося в тот момент на краю гибели, и подкрепляет их собственное признание ценности того, что они как сообщество женщин должны передать дальше, – знания о приготовлении пищи.