Пока догорает азбука - [9]

что он может сказать на прощание

огородным пугалам, каменным кувшинкам, разбитым сосудам?

вы были ошибками и свободны,

никому не нужны и прекрасны,

бесцельны и безусловны.

и сосуды себя не склеят, каменные кувшинки

не всплывут со дна, и огородные пугала, до пят укрытые волосами,

будут вечно бродить в полях.

Музыка системы «Периметр»

Ты слышишь беспредметную

непритязательную музыку.

Прогноз погоды по радио,

воображаемая камера

над Ледовитым океаном,

Таймыром, плато Путорана.

Ты слышишь её в тумане

над изрезанными холмами,

ты видишь посёлки и города.

Ты летишь над картой,

за камерой вслед, туда,

где Енисей впадает в Карское море,

в державу камня и льда,

где избушки полярных станций,

и над Эвенкией всходит весеннее солнце.

Дружелюбные народы

на бесчисленных землях

приглашают тебя к себе,

и музыка плывёт в облаках

до самых гор Бырранга.

Это поёт во сне Мёртвая Рука

– Dead Hand, Мёртвая Рука —

стерегущая девочек и мальчиков,

мониторящая сеть датчиков,

уровень радиации, сигналы телеметрии.

Моя любимая музыка —

лёгкая бесчеловечная

музыка системы «Периметр».

«Голубиная лапка…»

Голубиная лапка

стирает заповеди, высеченные в камне.

Утро наступает, чтобы вернуть

блеск, шелест, звон, капли, запах, ветер.

Мириады образов:

светлых, как капустницы,

с синими очами на крыльях, как павлиний глаз,

узорных, как махаоны,

мрачных, как траурницы, —

выпущенные в мир, разбросанные, как манна в пустыне,

отрясающие сладость в чаши отчаяния, —

лето кончается. Созвучия

возвращаются в колыбель глухоты. Цвета сливаются в белой радуге.

Мы откладывали гроши

на чёрный день, держали зубы на полке.

И был чёрный день. Он длился семь тысяч лет.

Но белый день хуже чёрного дня.

Жалую вас вечной волей. Её одну

возьмёте вы, такими уйдёте, жившие ради жизни,

пока я следовал путями своих инстинктов в сладостных оковах времени.

«в центре циклонападает давление, замедляется пульс, отпускает нервы…» (циклон)

в центре циклонападает давление, замедляется пульс, отпускает нервы,

морская звезда в глазу бури, длинные рваные воронки ветров,

улыбающийся лик туземного бога на коре хлебного дерева,

капельки латекса проступают на кожуре плодов.

буря сжимает кулак – ветра собираются к центру циклона:

один видел царевича в шлеме с пером в алмазной траве,

другой видел, как князь седьмого чина, раздоров и войн Аббадона

снял в баре девушку с татуировкой «Fuck you» и ирокезом на голове,

третий видел девушку с бритым лобком, дрочащую на куче

костей мертвецов, а четвёртый видел прямоходящих волков,

кричащих «Хайль Гитлер», и они спорят кто круче, среди дождевых облаков.

«чёрная магия белый шум…»

чёрная магия белый шум,

мощность сигнала равна бесконечности:

странные сэмплы и ритмы в потоках помех,

поиграем на нервах, на клеммах

большого сопротивления,

пусть генерируются случайные числа,

пусть сыплются из подола белоснежки ложные яблоки айвы.

лежит кореянка в траве в провинции Пхёнан-Намдо,

губы её как гибискус: расцвели на рассвете, опадают с заходом солнца.

она шепчет: «пророки питаются акридами и диким мёдом,

слова их пророчеств в белом шуме едва различимы, вот: «бойся…», «сгорит…»,

в электромагнитную радугу вливаются волны,

фантомные тела, шумовые реки и государства; чёрный король говорит мне:

«в подземном царстве

есть Мулен Руж, бульвар Клиши, как в Париже, и чайна-таун;

каждый мужчина ищет свою сокрытую под землёй невесту».

если вывернуть звук наизнанку, останется шум:

насилие —

под лязг самурайских мечей расцветает анальное барокко,

рёв реактивных двигателей, дисторшн.

хрипит женщина, совершившая сеппуку:

«он полюбил девушку из города Хиросима,

костянистую, как ягода кизила, и не отходил от неё, как Дьявол

не отходит от кизилового дерева», и шепчет: «прежде

кизилы были самыми большими деревьями в Иерусалиме»,

а другая орёт: «мне заменили тело

на совокупляющихся, хлопающих крыльями птиц и животных,

на оси позвоночника установили

песочные часы».

произвольные голоса

имеют одинаковую мощность сигнала на всех частотах,

красным барбарисом расцветают взрывы —

бесконечная мощность сигнала,

чёрная магия белый шум.

«Били молнии в море, били по лицам возлюбленных…»

Били молнии в море, били по лицам возлюбленных,

повреждали трансформаторы, создавали помехи,

а ныне, гляди —

море, где мать заблудилась, поднимается к солнцу.

Падает свет с солнечных гор в безвременье матерей.

Горы на солнце, чтобы любить и разрушать

возлюбленному возлюбленную.

Высветлена земля насквозь лучами рентгена:

в желудке её кости динозавра, в кишках кости мамонта.

Остов её – бригантина акульих зубов.

Там и ты на самой высокой из солнечных гор

возьмёшь меня за волосы,

там и я под одеялом бессмертным и лёгким

желаю быть разрушенной

в тёмную пору любви.

«Там ходили мы и плавали…»

Там ходили мы и плавали

в море холода, море дождей, море зноя.

Сколько шёпотов у ночлега —

столько историй издалека в дом наш в Гемских горах

принесли бродяжки, вручая свои дары:

окаменелости, карбоновые кислоты

помнят полёт и потерю себя в полёте.

В месте пустом для падших небесных тел

у базальтовых озёр Радости и Зимы

там сидели мы и плакали.

«Только с теми, кто выжжен, как я…»

«Только с теми, кто выжжен, как я,

я могу говорить», —

ходят по волчью ягоду волки,

выжженные дотла,