Пока догорает азбука - [7]

Шрифт
Интервал

малярщик, взобравшись на лестницу, замазывает дыру.
мне же стало легко,
легко.

Старинная городская песенка

Россия, Лета, Лорелея.

О. Мандельштам
тёмное море, наплывающее на
город, отступающий по кромке дня.
когда он преломлен в чёрном глянце,
в гардеробных зеркалах отражается затменное Солнце.
а позади него из дуршлага веретено ветров,
оловянной Луны медикаментозное колесо —
зеркальце, в нём лицо златокудрой Европы,
нестерпимая красота, пустота и всё.
в розгах ливня, исхлеставшего пальто её,
измочившего берет, поставившего на панель,
когда наносит она румяна на скулы щёк,
вдова офицера, нищенка Лорелей.
запотеет ли зеркальце, приложенное к устам,
когда она в лодке плывёт по огромной серой реке,
проступает планеты похоть и нагота,
на берегах громоздятся дворцы и особняки,
все прекрасно-жестоки, в дорическом войске колонн,
в своих портиках и пилястрах стоят повдоль,
ничей и торжественный в центре зияет трон,
и сияет норд, дальний фронт, ледяная боль.
чёрную нефть бережёт бредовый гранит,
имперский циркуль осточертел дотла,
и музы́ка безжизненных сфер планетарно гремит,
пока пустая Вселенная смотрится в зеркала,
и планеты, дворцы и солдаты выстроились в парад,
машинерия неба, геометрия площадей,
и пройдя через строй планет, дворцов и солдат
на себя глядит красавица Лорелей.

«серого озера мреет гладь…»

серого озера мреет гладь
муторно бежит ветерок по траве
ноябрьский лес из болота растёт
между стволов как руны туман
частокол зубьев стволов слом
бурелом дреколье тревожный сон
страшно заиньке спать под кустом
страшно белочке спать в дупле
страшно лисёнку спать в норе
страшно рысёнку спать на суку
оттого что никто не придёт
не войдёт в комнату не зажжёт свет
не стряхнёт с мёртвых листьев снег
не подстелит соломку в дупло
не подложит подушку в нору
не отведёт прицел
только бежит ветерок по траве
только озера мреет гладь
только бы спать до весны
баю-баиньки по голове
поскорее меня погладь
спи мой прекрасный усни

«В свой день рожденья вещь должна принести дары…»

В свой день рожденья вещь должна принести дары
этому дню, который закончится, как докажет её вину.
Она делает торт, устраивает пир, и
каждому гостю этого дня дарит какую-нибудь херовину.
И какой-то двурушник в день рождения вещи единственной среди всех
споёт песнь, созидающую, как слёзы, отрицающую, как смех,
что звучит, ночь пряча, ночь проча,
день для,
но в нём, как тот торт,
делят ножички ночи
дань дня.

Мнимый свет в умноженном лесу

Зеркало-Эхо № 1:
Пеночки в светлом лесу жёлтые груши клевали,
в зеркале песни лес отражался, и в нём
пеночки жёлтые груши клевали и пели.
(Etc.)
Лес отражался и множился дальше и глубже
в коридоре зеркал:
свет его, цвет его, зелень и кислые груши.
Так он сужался к концу, как в подзорной трубе.
Зеркало-Эхо № 2:
Лес – след
будущего, след сотворённой звезды
до того, как она родилась в первом зеркале песни.
(Etc.)
След, сотворивший причину себя
в грядущем.
В эхолалии зеркал
родилось Божество.
И по первому лесу идущий
попадает в другой, третий, четвёртый и так без конца,
приближаясь
к мнимому свету,
мнимому звуку, который
многомерной стеклянной розой
раскрывается в первом единственном светлом лесу
в удаляющейся перспективе, —
мнимый Рай,
ради которого мы вошли
в Лес Первый.

«свечение поздней осенью…»

свечение поздней осенью:
урбанистические поля
в ковше экскаватора
светится земля
на отвалах и стройках
светится земля
в коготках землеройки
светится земля
удобренная перлитом
осыпанная перламутром
соль её – белоснежные литеры
подземная утáенная премудрость
белые шарики пенопласта
прозрачные плёнки полиэтилена
желатиновые облатки
шприцы разносившие вич по венам
поставляемо тело снега
как соль выступая из ран земли
для проникающих в её недра
пусть мокрый снег любрикантом будет
о, кровь шахтёров, лопата, киркá
под автостоянкой бывшей газоном
ты так близка и так далека
в котловане на кладбище на промзоне
с раннего ýтра и дотемна
на техногенных полях
себя изблевавшая глубина
светится земля

Поминальный концерт для груш и колокольчиков

(колокольчики по Марии)

1. не звон колокольный церковки в шушарах,
и будто бы школа наша на кладбище прямо, и мы выходим,
нет, не звон церковный, а
колокольчики по Марии.
2. все мы стоим, как первоклассники, как на линейке,
подтянутые, с цветами, ещё в школьной форме:
Чистякова и Поляков, Солуян, Троцко, —
колокольчики по Марии.
3. отрешённо, по-детски, и собранно, как святые
в час суда, на линейке, стоят полевые цветы и
ты в платочке, чтоб скрыть следы от удушья лежишь, и звенят
колокольчики по Марии.
4. прямо в могилу бабушка несёт ранец,
дёрнул тебя за косу сосед-засранец,
следователь на даче, ушли домой понятые,
колокольчики по Марии.
5. помнишь, Маша, как дважды в неделю ходила ты в музыкалку,
в физкультурном зале прыгала со скакалкой,
первая в классе объявила себя лесбиянкой, и ржали тупые, —
колокольчики по Марии.
6. ты в шерстяных колготках, с косой-селёдкой
сходишь в Аид, пока они хлещут водку,
и въезжает твой муж на новом автомобиле в кладбищенский сад —
колокольчики по Марии.
7. в этом саду средь тетрадей твоих и игрушек
пронумерованные накренились груши
к твоему рту, обрываясь, звенят, золотые
колокольчики по Марии.
8. одна за другой – они исполняют гамму —

Еще от автора Алла Глебовна Горбунова
Конец света, моя любовь

Никогда еще двухтысячные годы не были описаны с такой достоверностью, как в новой книге Аллы Горбуновой. Дети, студенты, нищие, молодые поэты – ее герои и героини – проживают жизнь интенсивно, балансируя между тоской и эйфорией, святостью и падением, пускаясь из огня семейного безумия в полымя рискованной неформальной жизни Санкт-Петербурга. Но рассказы Горбуновой далеки от бытописательства: она смотрит на хрупкую и опасную реальность с бескомпромиссной нежностью, различая в ней опыт, который способен преобразить ее героев.


Другая материя

Алла Горбунова родилась в 1985 году в Ленинграде. Окончила философский факультет СПбГУ. Поэт, автор двух книг прозы – «Вещи и ущи» и «Конец света, моя любовь». Её стихи и проза переведены на многие иностранные языки. Лауреат премий «НОС», «Дебют» и премии Андрея Белого. Проза Аллы Горбуновой предельно подлинна и привлекает самых разных читателей, от известных литературных критиков, людей искусства и философов до студентов и старшеклассников. Эта книга – не исключение. Смешные, грустные, трогательные, а подчас и страшные, но удивительно живые истории пронизаны светом её души, светом «другой материи». Содержит нецензурную брань.


Вещи и ущи

Перед вами первая книга прозы одного из самых знаменитых петербургских поэтов нового поколения. Алла Горбунова прославилась сборниками стихов «Первая любовь, мать Ада», «Колодезное вино», «Альпийская форточка» и другими. Свои прозаические миниатюры она до сих пор не публиковала. Проза Горбуновой — проза поэта, визионерская, жутковатая и хитрая. Тому, кто рискнёт нырнуть в толщу этой прозы поглубже, наградой будут самые необыкновенные ущи — при условии, что ему удастся вернуться.


Рекомендуем почитать
Теперь всё изменится

Анна Русс – одна из знаковых фигур в современной поэзии. Ее стихи публиковались в легендарных толстых журналах, она победитель множества слэмов и лауреат премий «Триумф» и «Дебют».Это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы, романсы и блюзы – каждое из восьми десятков стихотворений в этой книге вызвано к жизни собственной неотступной мелодией, к которой подобраны единственно верные слова. Иногда они о боли, что выбрали не тебя, иногда о трудностях расшифровки телеграмм от высших сил, иногда о поздней благодарности за испытания, иногда о безжалостном зрении автора, видящего наперед исход любой истории – в том числе и своей собственной.


Ваш Николай

Леонид Шваб родился в 1961 г. Окончил Московский станкоинструментальный институт, жил и работал в Оренбурге, Владимире. С 1990 г. живет в Иерусалиме. Публиковался в журналах «Зеркало», «Солнечное сплетение», «Двоеточие», в коллективном сборнике «Все сразу» (2008; совместно с А. Ровинским и Ф. Сваровским). Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2004). Леонид Шваб стоит особняком в современной поэзии, не примыкая ни к каким школам и направлениям. Его одинокое усилие наделяет голосом бескрайние покинутые пространства, бессонные пейзажи рассеяния, где искрятся солончаки и перекликаются оставшиеся от разбитой армии блокпосты.


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.