Пока догорает азбука - [5]

о мой суп из косы арочные мосты мои чердаки и подвалы

и мутанты-коты и мутанты-цветы асфодели мои у Гудрона

и лежат средь руин на моих мостовых полые кости драконов

Botanicula

1

последняя маковая росинка

      собралась в путь

последнее подсолнечное семечко

      собралось в дорогу

последнее семя умирающего дерева

      собралось в путь-дорогу

о маковая росинка пёрышко палочка гриб и я

в маковой коробочке с пропеллером

                      через горы перелетим

пушинки подхватят под руки

                      ветер рассеет по закуткам заката

по прозрачным тоннелям где струится умирающий хлорофилл

где шарики воздуха лопаются и сияет вольфрам

по венам по лунам тычинок светящейся пыли на балкавалькаду

на пчёлках верхом

и в тыкве-карете где кучер-комар

танцевать-гарцевать

в самое сердце шара цветомузыки

плотоядной бабочки

         Луны

2

вырос мак и подсолнух

         и дерево проросло

первая почка раскрылась

и в ней

напёрсточек мёда ступочка крови

         лунка луны

о маковая росинка пёрышко палочка гриб и я

в лодочке жёлудя под парусом

осинового листка

     Море Познанное переплывём

а что там за ним?

нейронные импульсы сны

        стволы и ветви дендритов

лес возбуждений

   протоплазма

      завязь событий

лучи мембран

Темноты

Поиск места абсолютного счастья

1

Холмы в прошлогодней траве. С юга на север уходит

солнце; в сгоревшем доме среди мусора и золы

веселятся альрауны,

и прихоть весны посылает снова

безоблачный день. Ржавый остов машины, покрышки,

гаражи, синева.

2

Люди, живущие в лесу, проводят свои ритуалы, уже скорое

растрескивание скорлупы и жёлтый птенец,

растрескивание почки и клеем древесным окукленный лист,

растрескивание бутона грядущего.

Тревога и кошачья зажмуренная дремота,

острая влюблённость и навязчивости, и сладкая московская пыль

на лёгких весенних ботинках.

3

И те в небесах, что парят или гибнут, нынче парят, несмотря на

уколы; стали легче полёты во сне, но вскрываются, словно лёд на реке,

кошмаром. Зацветут саженцы в рыхлой земле, и погребéнна

будет дохлая мышь под кустом.

В день затмения долго идти по оврагу,

пока не увидишь ворону, сидящую на кочке, кострище,

велосипедное колесо —

Триптих

[собака]

доски лежат

за забором из двух перекладин

в поле слепленная собака

сторожит садоводства за полем кочки столбы

одинока она и как мы безымянна

смотрит на солнце и дождь сторожит

день и ночь —

и уже дожила до весны

и черна

и всё смотрит на лес

чёрный край горизонта

и дым

[ёлочка. бабочка]

…ёлочка

растущая из елового пня

как из крыши труба

как из шляпки гриба

неужели обречена?

бабочка-подёнка

присевшая умереть

на поверхность воды

жаба на ладони

перенесённая через дорогу

не квакающая а кричащая

как раненая птица

поваленная ветром в озеро сосна

как недостроенный мост

ледяной островок

на чёрном озере на болоте

неужели растает?

в прошлогодней траве

новорожденные подснежники

челюсти огня

пожирающие еловые лапы

синий вечер жёлтый свет в окнах

старые вещи ватные одеяла

чай на веранде

спящие старики

[свет облучения]

облучённые сосны и первые травы, прошлогодние иглы и ветви;

отлучённый от расписания времён, на расстоянии дальности броска взгляда

ты видишь расслоение облака, разрезание Солнца:

и мир сквозь нас стремится к гибели своей,

призывая нас стать теми отверженными, обóженными, обожжёнными,

расщепляющими серии сезонов, закатов, менструаций, фрикций…

крик птицы, как лазерный скальпель, проникает так глубоко, как тело времени

разрезает бритва жребия; каждая вещь подсвечена

из разлома в небе, что сделал ты, прорывая защиту

чугунных ободов, стягивающих горизонт корсетом,

в котором миллионы солнц, как материнские груди, текущие светом.

в теле времени, зацветающем белой коринкой поэзии Бога, —

раны поэзии большей, реликтовой, только возможной ещё.

II. Колокольчики по Марии

«он вдохнул и заплакал…»

он вдохнул и заплакал,

был воздух колюч,

была матерью ночь-простыня.

он вдохнул и заплакал:

в замочную скважину

луч проникнет и ранит меня.

жаркое-жаркое лето будет печь меня год от года,

как яблоко в духовке, но стоит меня испечь —

и стылая зима заморозит меня, как воду.

в уши мои войдут звук битвы и звук молитвы,

рёв двигателя, лязг тормозов,

но смогу ли услышать новый, опасный, как бритва,

неисповедимый зов? —

цвет фиолетовый – цадди – стеклянные колокольчики на ветру —

сине-фиолетовый – айин – в безветренном воздухе холод внезапный

и дуновенье тепла,

и облака – ламед – над озером соберутся

в образ, который напомнит мне то, что я полюблю.

и если я брошу в пруд камень – возникнет рябь.

я буду видеть, как солнце пробивается сквозь тучи,

как туман вьётся плющом по склону,

я буду видеть синий, зелёный, сине-зелёный,

я узнаю гром, пар, бьющий из-под земли, и смерч, —

он вдохнул и заплакал.

Ночные ласточки

Ласточки – дневные птицы.

Из гнёзд земных день белый не увидит

вспорхнувших ночных ласточек полёт,

сквозь черноту иная пронесёт

надежду зыбкую и зябкую невинность.

В пустыне нóчи нет богов и слов,

белеет птичья кость, болеет боль.

Летит, хвост расщепив, как «Л» – Любовь,

стремглав подняв крыло, как «Г» – Глаголь,

чтоб Слово молвить, Словом быть,

свет виждя, зиждя твердь,

встречает ласточка в дали

занявшийся Рассвет.

«Мои сёстры – феноменолог и мать Тереза…»

Мои сёстры – феноменолог и мать Тереза.