Пока догорает азбука - [10]

Шрифт
Интервал

просят детишек у матушки бузины,
волчата с неба посыплются —
метеоритный дождь.
А в доме висельника только и разговоров,
что о колдуне,
поднимающем мёртвых.
Так что ж —
ни греха, ни спаса.

«над тюремной башней – огни святого Эльма…»

над тюремной башней – огни святого Эльма.
на ветровом стекле боинга «City of Edinburgh»
в пепле вулкана Галунггунг с острова Ява.
электрометеоры: короны и молнии.
коронованный эпилептическими волнáми,
заброшенный в космос на электрическом стуле,
ты, украденный эльфами с галактики Андромеды, —
нелегал, визионер, проститутка и гастарбайтер.
беженцы и джинны и нарядные трансвеститы
окружают тебя на Елисейских полях Магеллановых облаков.
ты забыл свой гендер,
ты только помнишь своё предложение —
своё «уникальное-предложение-этому-мирозданию»:
Anal, Role play, Fisting, Rimjob, Toys, Bondage,
Shibari, Spanking, Deepthroat, Squirt, Electrosex, Psy humiliation.
ты спишь в самолёте, садящемся без двигателей в Джакарте,
ты идёшь по сломанному мосту из Бруклина в Санкт-Петербург
сквозь проточный туман.

«спит король под горой…»

спит король под горой,
спит Суворов в дремучем лесу
среди мхов и болот, где в пещере горит лампада.
любимых народом героев скрывают горы,
холмы, пещеры замков;
мечи их в скале, их кони жуют пшеницу.
пещеры Ирландии, замки Уэльса,
горы Тюрингии, горы Зальцбурга.
но герои вернутся
в день, когда засохшая груша принесёт плоды,
птицы на это укажут.
они проиграли свои последние битвы,
они погибли, но мы никогда
не поверим в это.
они вернут независимость нам,
они победят врагов,
они защитят нас.
голос скорби нашей разбудит их,
но разве удержит их земля,
земля неправды?
когда ячменное зерно будет с орех,
когда пшеничное зерно будет с ягоду шиповника,
они возвратятся.
никогда
никогда
никогда
они растворились во тьме
но кто там стоит на вершине с мечом в короне
на Гластонберийском холме
на острове Авалоне

«в камне огонь…»

в камне огонь
в ноже блеск
в воздухе лешева дудка
дай мне зажигалку, чтоб высекать огонь
дай мне нож, чтобы резать луну, как дарницкий хлеб
доставай стаканы́ для чистого спирта духа
на сумасброженной сыворотке
на дрожжах дождя мы пекли пироги
вынимали их на вожжах
конденсируется непоправимо
водный пар
спиртной перегар:
оседает роса
туман
испаряется хмель
мы не будем смотреть друг другу в глаза,
пустые, как выморочные дома, —
только мимо:
в утренний парк,
нутренний мрак,
в Хель.

«забыт и узнан утра свет зелёный…»

забыт и узнан утра свет зелёный
имя цидонии
melanglanz прекрасный
бежевый тюль
междустекольный мир трещинок старых рам
опавших крыл
в одуванчик засовывала она хоботок свой
и снова рождался в разуме запах
забытый зимой, где спала она в обители
мушек
в четвёртый миллиард раз
он был забыт и узнан:
о! запах горячего песка в дюнах
солнце тореро, заходящее в пыльные стёкла,
городá мёртвых в цветущих степях
вновь родившейся
памяти

«тропа по горящему воздуху на воздушный остров…»

(земля не держит)

1

тропа по горящему воздуху на воздушный остров
за края свои он держится на цеппелинах
когда под ногами нашими горела земля
мы искали его и когда
под ногами нашими земля превращалась в воду
тлели угли и разливались
поёмные луга
сожжённые молниями дубы подпирают снизу
остров

2

корни торчат из дёрна в ангельских облаках
почва для тех кто никогда не умел твёрдо стоять на ногах
выходят наружу клинки раскалённые добела
оплывает земля как воск
правда тяжела и продавливает землю насквозь
ступни тяжелы как свинец но через воздух горящий
икры несут и растут в святилищах гроз
крохотные крылья
на пятках

«мы возвращаемся вместе в древнее море…»

(притяжение)

мы возвращаемся вместе в древнее море
в молекулярный эдем повествующий нам
о том что сделан из одного дуб и я; о том что
в кровяные тельца превращались дикие травы
что ел зверь, и ел зверя зверь, и ел солнце и воздух
в сок растений внутрь крови войти чтобы услышать
неотменимое знание клеточных ядер как сделать
человека/дерево/зверя/птицу/медузу/рыбу
о, внутри твоей крови сладостную энергию
вырабатывают митохондрии; там живу я
в запретном городе за священными стенами:
так глубоко и давно что это
больше любви

«пленная вода спит лягушачьей икрой…»

пленная вода спит лягушачьей икрой
в чашах измолотого серебра и песка
на ободе земли висят замки на мантии магмы
выступают и падают огненные гольцы
чёрные головастики плавают в зеркалах
расцветают колёса велосипедов повиты
усиками земляники и колосками травы
светится ландышей пресноводный жемчуг
деревянные обручи катятся как шаровые молнии
и скрипят изнутри валуны как яйца из гнёзд
каменных птиц что вот-вот полетят над водой
на вершину горы —
пока эхо бежит по кромке архейской эры
пока прозревают слепые глухим возвращается слух
и немым дается первенец песни
луна дарит жизнь мёртвому как солнце живому:
одно – сиреневому кусту, другая – рассечённой яблоне
но и тебя проводит остывающий плач

Сад существ

(minimal visions)

1

(рыбы в ветвях)

донный свет сквозь чешую
рыб поющих в ветвях
листья готовы черпать
благо захороненья:
влагу поющую в мышцах
слезý из-под сердца
дыру в полулунной кости

2

(змеиная флейта)

на непрерывном дыхании
сквозь сушёную тыкву
призыв змеи
из воды
из обмелевших источников
неба дождя и воды
выползают
слышит ли кобра флейту
и обвивают радугу

Еще от автора Алла Глебовна Горбунова
Конец света, моя любовь

Никогда еще двухтысячные годы не были описаны с такой достоверностью, как в новой книге Аллы Горбуновой. Дети, студенты, нищие, молодые поэты – ее герои и героини – проживают жизнь интенсивно, балансируя между тоской и эйфорией, святостью и падением, пускаясь из огня семейного безумия в полымя рискованной неформальной жизни Санкт-Петербурга. Но рассказы Горбуновой далеки от бытописательства: она смотрит на хрупкую и опасную реальность с бескомпромиссной нежностью, различая в ней опыт, который способен преобразить ее героев.


Другая материя

Алла Горбунова родилась в 1985 году в Ленинграде. Окончила философский факультет СПбГУ. Поэт, автор двух книг прозы – «Вещи и ущи» и «Конец света, моя любовь». Её стихи и проза переведены на многие иностранные языки. Лауреат премий «НОС», «Дебют» и премии Андрея Белого. Проза Аллы Горбуновой предельно подлинна и привлекает самых разных читателей, от известных литературных критиков, людей искусства и философов до студентов и старшеклассников. Эта книга – не исключение. Смешные, грустные, трогательные, а подчас и страшные, но удивительно живые истории пронизаны светом её души, светом «другой материи». Содержит нецензурную брань.


Вещи и ущи

Перед вами первая книга прозы одного из самых знаменитых петербургских поэтов нового поколения. Алла Горбунова прославилась сборниками стихов «Первая любовь, мать Ада», «Колодезное вино», «Альпийская форточка» и другими. Свои прозаические миниатюры она до сих пор не публиковала. Проза Горбуновой — проза поэта, визионерская, жутковатая и хитрая. Тому, кто рискнёт нырнуть в толщу этой прозы поглубже, наградой будут самые необыкновенные ущи — при условии, что ему удастся вернуться.


Рекомендуем почитать
Теперь всё изменится

Анна Русс – одна из знаковых фигур в современной поэзии. Ее стихи публиковались в легендарных толстых журналах, она победитель множества слэмов и лауреат премий «Триумф» и «Дебют».Это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы, романсы и блюзы – каждое из восьми десятков стихотворений в этой книге вызвано к жизни собственной неотступной мелодией, к которой подобраны единственно верные слова. Иногда они о боли, что выбрали не тебя, иногда о трудностях расшифровки телеграмм от высших сил, иногда о поздней благодарности за испытания, иногда о безжалостном зрении автора, видящего наперед исход любой истории – в том числе и своей собственной.


Ваш Николай

Леонид Шваб родился в 1961 г. Окончил Московский станкоинструментальный институт, жил и работал в Оренбурге, Владимире. С 1990 г. живет в Иерусалиме. Публиковался в журналах «Зеркало», «Солнечное сплетение», «Двоеточие», в коллективном сборнике «Все сразу» (2008; совместно с А. Ровинским и Ф. Сваровским). Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2004). Леонид Шваб стоит особняком в современной поэзии, не примыкая ни к каким школам и направлениям. Его одинокое усилие наделяет голосом бескрайние покинутые пространства, бессонные пейзажи рассеяния, где искрятся солончаки и перекликаются оставшиеся от разбитой армии блокпосты.


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.