Поиск-87: Приключения. Фантастика - [2]

— Я накопил побольше волос, чтобы помочь совершить обряд всем тем, кто не имеет такой возможности, — почтительно возразил я и добавил: — Ведь мы одна орда.

Старец-второй (это был все же он) оскалил большие зубы, но непонятно, стало ему приятно или нет. Он сел на корточки и молчал, пока Старцы, сменяясь, спрашивали, какие растения и корни съедобны, как определить, когда начнется Большая Зимняя Ночь, как загонять Мамонтов и как распутать тот узел смысла, что мы и сами являемся Мамонтами, и питаемся Мамонтами. Этот последний вопрос был интересен и ужасен.

Я почтительно, но твердо обвел глазами Старцев:

— Рассудим, что если убивать своего прародителя, хотя бы и для еды, то долго не проживешь, — ведь кровное мщение у наших горообразных сородичей во столько же раз сильнее нашего, во сколько они сами громаднее нас. Мы откупаемся: за одного убитого Мамонта отдаем из камня, дерева, бивневой кости сделанного мамонта. Я так думаю.

— Понятно. Но почему все-таки это допустимо — убийство лохматого родича? — въелся в меня глазами Старец-второй.

— Так установил прародитель нашего стада — Великий Мамонт, своим мощным лбом и бивнем остановивший Ледяную Пасть, и отогнал он ее далеко вниз, на север! — торжествующе выкрикнул я.

Долго молчали Старцы, подавленные бесконечной мудростью, которая только что прозвучала.

— На что делится весь мир, пропускаемый нами сквозь себя в долгих кочевьях? — этим вопросом Старец-еще-больше-чем-пятый пришел на помощь всем. А то они все сидели бы оцепенелые.

— Мир весь живой, а может быть, и мертвый. В нем есть: первый палец — то, что растет, второй палец — земля и камни, третий палец — звери едящие и звери едомые… — Старцы согласованно кивали головами, я заторопился, потому что увидел нечто. — Четвертый, особый палец, — лжелюди, кои делятся на: первый сустав — голокожие, второй сустав — покрытые шерстью… Вот один из них, голокожий, стоит за чертой стойбища.

Многоголовый, многотелый Старец разом повернулся — и все глаза присоединились к моему взгляду. Костровой Дурак, искосившись, с воплем летел к нему, к этой отвратительной твари, он размахивал огромным корявым суком, и мы с облегчением ждали — ну все, теперь нам не нужно будет мараться, милый, родной Костровой Дурак. Однако последние шаги к оборотню он сделал совсем уж неуверенно, прочертив искалеченной ногой, резко развернулся и убито поковылял назад с опущенной головой. В родной орде стало совсем тихо. Только доносились резкие хриплые крики горячего умирающего Старца.

Я впервые в жизни увидел лжечеловека. Он стоял за последним жилищем, отчаянно похожий на человека. Только узором татуировки да смятым лбом отличается. Мы с отвращением смотрели на его кожные узоры. И весь мир, покрытый морщинами наших охотничьих маршрутов, изморщился еще сильнее от непереносимости.

— Это из речных, — негромко промолвил Старец-первый. — Видите, на коже нет священного налета земли.

И тут Старцы показали, что они такое! Не моргнув, не дрогнув, они продолжали смотреть, я тоже смотрел — что поделаешь! — но мне пришлось, покрытому потом истошной слабости, опуститься на корточки. Кожа, не покрытая пылью! Значит, этот ложный, этот оборотень часто входит в воду и даже — о всерождающая Земля! — даже скользит и течет в ней и вместе с ней в погоне за рыбами и уподобляясь рыбам. Я очень разволновался, во рту появился вкус пьяного меда, и я погрузился в Местовремя Сновидений. А тут видишь все как есть на самом деле, и курносое лицо его, лжеца, покрывается сияющей чешуей, ноги слипаются и обрастают перьями хвостового плавника… Увесистый тумак пошатнул меня.

— Ночью досмотришь, что там у тебя, — сказал Старец-второй. — Пойдем его превращать. Не зря же он пришел.

Меня ободрило, что они позвали меня, и пошли разом по жирным темным травам — земля вовсю пользовалась мгновенным летом и гнала из себя с натугой зеленую длинную шерсть. У корней приятно холодило босые ноги, но голову испекало Бродячим Огнем, а лжечеловек стоял не мигая и не шевелясь. Только на груди редко колебалась дохлая мышь — знак вестника. Вот почему Костровой ничего не смог ему сделать. Коварство нелюдя превыше высоты небес.

Они стали бормотать, они стали чертить на гладкой коже лжеца знаки родной орды.

Теперь все. Теперь он — человек, пока не побледнеют и не размажутся угольные узоры. Подождав начертания последнего завитка, чужой заговорил:

— Мамонт разрушил наши жилища. Может, его укусил бешеный красный волк. Ваш Предок бродит неподалеку и может нагрянуть к вам.

Молчание. Показалось, что огромная волосатая гора уже побывала здесь, прошла многократно по стойбищу, и смолкли звуки живых, и наступило время разговоров мертвых, свист ветра, летящего из Пасти, радостный брех песцов и вой собак, которые направляют свой валкий бег на уже холодную, неподвижную двуногую добычу…

— Можно ли ему верить, этому лжецу, этому нечеловеку? — осторожно спросил Старец-второй.

Старец-пятый очень удивился и посмотрел на него:

— Ты, верно, скоро станешь Предком. Ты уже забыл такую вещь. Ведь пока на нем знаки нашей орды, он человек и поэтому не может лгать.

— Да, я не могу теперь лгать, — сказал чужеордынец, и ему поверили.