Поиск-87: Приключения. Фантастика - [3]

— Как же я скажу неправду, — добавил он, — если мне нужно спасать родную орду. Она разбежалась в ужасе перед вашим мохнатым родичем.

Мне показалось, что Верхний Огонь запылал сильнее, а ветер стал теплым и благоуханным. Я с презрением посмотрел на чужого:

— Что мы стоим! Перед нами редкий случай! Всю орду Рыбы мы истребим! Они ведь рассеяны по одному!

Старец-первый сделал знак, и я умолк.

— Ты говоришь это, предстоя перед лицом гостя, — с укором сказал он. — Мы еще не принесли в жертву гостю и его предкам пищи и питья, а ты такое говоришь, незрелый грубый подросток.

— Какой же это гость? Это ведь живой мертвец. У него нет орды. У него нет силы. Она рассеялась по лону мать-земли. В этом светлый знак. Ее рассеял наш родич. В этом глубокий смысл.

Ответ в виде солидного заушения удовлетворил меня.

— Пойди со Старцем, — сказал Старец, — принеси пищи и питья.

Я подчинился. Мне стало все равно. Я пошел к мясным ямам с каким-то Старцем (устал их различать). Я раскрыл ямы и набрал сквашенного мяса, мимоходом полакомившись от крепко пахнущего куска. Я наполнил обмазанные глиной корзины сброженным медом. Старец добавил в мед умопроясняющий сок мухомора. Потом он стал выпускать изо рта тяжелые, секущие слова:

— Ты избранник Предков, но в голове у тебя нечистоты. Нам, правда, нравится, как ты отвечал на вопросы. Не нравится, что ты, обглоданная кость, не дошел до глубин. Нравится, что охвачен ненавистью к ложным людям. Не нравится, что эта, — он звонко щелкнул меня по темени, — пустая черепушка не до конца понимает смысл силы знаков на теле, на словах, на глине, на дубине.

Ругая меня, Старец одновременно наносил оздоровительные знаки и изображения на бока корзин. Долго он делал это. Потом он перестал порождать слова, чтобы они без остатка вошли в мои уши. Кряхтя, я потер свои горящие ягодицы, ведь слова секут больнее прутьев. Видя мою подавленность и боль, он заговорил мягче:

— Если мы, Мамонты, суть единое тело орды, то и они, Рыбы, тоже единое тело своей лжеорды. Если умрет кто-нибудь, неужто орда становится менее целой? Если ты отсечешь себе палец и выбросишь его — твое тело будет уже навсегда с изъяном. Но умри (он сделал рукой оберегающий жест) весь наш многолюдный Мамонт, за исключением одного охотника, — и все равно родная орда будет живой. Поэтому и убийство одного из Рыб мало что значит. Это первый палец. Второй палец — мы не знали, что он пришел от рассеянной в разные стороны орды. Мы нарисовали на теле его знаки Мамонта, и знаки всех наших Предков, и историю, и путь любимой орды — иначе как же начать разговаривать с ним? Он превратился в нас на время переговоров. Мы не можем убить самих себя. Он — Мамонт, но он и Рыба. А если одна Рыба перешла в Мамонты, то, значит, все Рыбы стали на время нашими Предками. Один — это все, а все — это один.

Чтобы все стало для меня, да и для него, яснее, Старец отхлебнул мухоморного меда, подождал, пока он прояснит дух и тело, разгладил ногой землю, сел на корточки и нарисовал опухшим старческим пальцем:

— Понял, кто они теперь? — спросил Старец.

— Можно? — спросил я в ответ, показав на череп с мухоморным медом. Старец нерешительно кивнул. Я потянул в себя. Впервые можно было глотать благословенный мед вот так, не таясь, не вылизывая недопитые капли из черепов Предков! Вот наконец напиток Предков ударил в сердце, мягко окутал голову, приласкал ум. Я понял, что пытался втолковать Старец.

— Пошли потчевать гостя-врага, — сказал он. Потом он слегка помялся: — Скажи мне… ты ведь был в Местовремени Снов? Когда мы встречали Рыбу? Что ты там видел?

Я откровенно ему рассказал, как чужой обрастал чешуей. Он со скрытым уважением посмотрел на меня: избранные Предками посещали Местовремя в любое мгновение, а не только ночью. Предки живут в этой чудесной стране, но не всегда пускают к себе. Вход к ним — это мед, гибель на охоте или старость.

Мы потчевали Рыбу квашеным мясом, черемшой, заячьей капустой, медом, кореньями. Мед загудел во мне, он распахнул все входы в местности Предков, и Предки хлынули, тесня друг друга, столпились вокруг, стали вкушать вместе с нами, и это было хорошо. Какая же трапеза без Предков? Они брали пищу и питье, но оно не уменьшалось. Они проходили сквозь нас, и они просвечивали, как влажные тени. Среди милых, родных призраков с мамонтовыми головами заметны несколько тел с рыбьими мокрыми лицами. Они пришли сюда наблюдать, не обижают ли их родственника, и разделить наше угощение.

— Какая великая вещь — мухоморный мед! — воскликнул я, обращаясь к Рыбе. — Он показывает суть вещей.

— Да! — откликнулся гость, и лицо его, покрытое мелкими шрамами от осколков кремня, озарилось восторгом. — Но возле Быстрой, где мы живем, совсем нет пчел, и меда, — добавил он грустно. Грусть вдруг взяла его всего, и он зарыдал. Мне стало его жаль. Я тоже зарыдал. Я дотронулся до его сильной руки:

— Вот тебе еще один череп меда… Выпей его… На твоем лице без числа мелких шрамов, они бывают, когда много работаешь с камнем. Ты, наверное, великий мастер. Оставайся с нами. Нашего Друга Камней забодал недавно лось, а следующий Друг Камней еще маленький. Оставайся с нами, и ты будешь получать проясняющий напиток дважды в луну. Мы глубоко вырежем на твоей коже изображения Предков, ты навсегда станешь настоящим человеком.