С предметами ненависти — все иначе. Вероятность переменчивости в отношении них стремится к нулю. Колебания — мизерны. Ненависть, конечно, может быть разжалована в презрение. Но это — все тот же генеральский чин. Те же лампасы. Та же парча погон. Претворить «генерала от ненависти» в пристойного человека для меня — за гранью возможного. По определению. Если он будет тонуть — не исключено, что я его спасу. Но это ничему доброму не послужит. Зеркальное же развитие событий (он спасает меня) — возможно, и могло бы сулить перемены. Все-таки это жизнь торгует мировоззрением, а не мировоззрение — жизнью. Но я не уверен, что те, кого я ненавижу, готовы обременить себя таким пустяком, как моя жизнь. Они, все как на подбор, из категории людей-желудков. Тупиковая ветвь развития Человечества: особи с лицами политиков. Основная функция — жрать.
Нет, конечно! Даже граф Дракула может спасти индейку. В декабре. Ненароком. По оплошности. Но времени для выражения искренних слов признательности ей отводится не так-то много. До Рождества.
Ладно. Бог с ней, с ненавистью.
Зависть. Что с ней-то происходит потом? После «Бога и внуков». И что происходит с тобой? Ты вешаешься на осине? Ты вскрываешь вены? Спаси и сохрани! В лучшем случае ты вскрываешь бутылку водки. А дальше…
Вы видели когда-нибудь детскую игрушку йо-йо? Инерционная катушка, капроновая нить. Вначале все это разматывается. В одну сторону. А потом — сматывается. В другую.
Это, по сути, рукотворная модель зависти.
В своей крайней точке зависть меняет полярность. Она перестает быть проклятием и становится благословением. Она провоцирует деятельность, как лимон — слюноотделение. Наступает пароксизм активности. Нередко — затяжной. Мир, который до сих пор вращался вокруг кого ни попадя, теперь выбирает своей осью тебя. Ты превращаешься в центр своей Вселенной. В кои-то веки! Тебе становится раскалено горячо. Точно после проруби. Неутомимый рубанок, «шибко шаркающий» по сучкам и задоринкам своей судьбы — вот кто ты отныне. И это — наконец-то! — твоя действительная работа. Твое личное Возрождение. Твой благодатный молебен во искупление греха. Низменного, да. Но, пожалуй, не слишком великого, если верить Данте. Ибо тот, чей прах упокоил мраморный саркофаг в церкви Сан-Пьер-Маджоре в Равенне, поместил завистников отнюдь не рядом с Люцифером, закованным в панцирь льда. Не в Коците. Вообще не в Аду. В Чистилище. На самом подступе к «земному раю». Вместе с гордецами, гневливыми, нерадивыми. И еще — с алчными. Видимо, по недоразумению.
И вот теперь, когда я слышу фразу «Чертовски хочется работать!» — я пытаюсь определить: что, интересно, за «фрукт» ее произносит? Творец? Идиот? Лицемер? Емеля, уставший от собственной печи? Или же бедолага, отрезвленный чистилищем зависти?
Должен признаться, что последний экземпляр мне ближе. Даже географически. Оно и понятно: мое тело, полное унылой гравитации, редко отпускает меня от себя в далекие эмпиреи. Редко. Разве что во сне.
