Похититель детей - [81]

Много недель подряд Памела безропотно сносила слезы Анны и слушала одну и ту же историю о пасхальном времени в Тоскане, когда исчез Феликс. Она в сотый раз выслушивала ее, широко открыв удивленные глаза, словно не знала ее печального конца. Она была словно дневник, в который можно писать одни и те же фразы. У Анны никогда не возникало ощущения, что Памеле скучно с ней или что она действует ей на нервы. Памела обнимала ее, баюкала, словно ребенка, и давала ей выплакаться. И Анна верила в ее дружбу. Она думала, что если существует лояльность, то она, собственно, и придумана для таких существ, как Памела.

Когда Гаральд заканчивал мытье и кормление старого Хауке, то чаще всего заходил к Памеле на чашку чая. Однако Анна узнала об этом слишком поздно, когда их любовная связь длилась уже несколько недель. У Памелы не было друга, она проводила много времени в одиночестве, и чаепитие с Гаральдом вносило в ее жизнь желанное разнообразие. Она рассказывала ему о своих последних концертах, о Брамсе, Хиндемите и Бартоке, которых обожала. Гаральд обо всем этом не имел ни малейшего понятия. Музыка в его жизни не встречалась. То, что он однажды под духовую музыку смог расстегнуть нудную блузочку «а-ля маленькая Лизхен», Анна и сегодня не могла себе представить.

Афера неожиданно раскрылась в один октябрьский день, после обеда, когда старый Хауке хотел взять очки и при этом столкнул стакан с молоком с тумбочки. Стакан упал на кафельный пол и разбился. Хауке попытался собрать осколки, потому что боялся наступить на них, когда встанет с постели, но у него закружилась голова и он упал с кровати. К несчастью, лицом прямо в осколки. У него были многочисленные глубокие резаные раны, кровь капала на кровать и на ковер, а когда он поднялся — то и на стол, и на кресло. Это напугало его. Он запаниковал, принялся вытирать кровь руками, после чего стал похож на зомби, который после крестьянского праздника по случаю убоя свиней искупался в крови. Он забыл, где стоит телефон, и потащился к окну, где, стуча в стекло, стал громко взывать о помощи.

В это время мимо дома проходила Эльза Серенсен, которая шла к своим внукам. Она нянчила их каждый день после обеда с трех до восьми часов, пока ее дочь в парикмахерской в Хайде делала шестимесячные прически. Ее зять работал вахтовым методом, по две недели, на буровой платформе в Северном море.

Эльза не узнала страшную фигуру в окне. Она помчалась к ближайшему дому, к Мартинсенам, и фрау Мартинсен вызвала полицию. Полицейские, которые через пятнадцать минут приехали к Хауке и взломали дверь, сразу поняли, что все выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Они вымыли старику лицо, уложили его снова в кровать и спросили, не хочет ли он в больницу. И тут Хауке от ужаса и отчаяния стал дрыгать ногами так, как не дрыгал ни разу за последние семьдесят восемь лет, и звать своего домашнего врача Гаральда Голомбека. Машина Гаральда стояла перед дверью Хауке, но его самого в машине не было. Этого никто объяснить не мог, и тогда его стали искать повсюду. В амбулатории его не было, дома тоже, и его ассистентка не знала ни о каких плановых посещениях на дому. Его мобильный телефон был выключен, и никто не знал, что делать. До тех пор пока Эльза, которая в деревне, как говорится, слышала, как трава растет, не высказала мысль позвонить в дверь Памелы: могло ведь быть, что господин доктор…

Памела открыла дверь в утреннем халате в нежно-зеленых цветочках, да и Гаральд был не полностью одет, когда полицейские попросили его позаботиться о старом Хауке.

Все это стало известно и обсуждалось по всей деревне раньше, чем Анна и Гаральд смогли поговорить о том, что случилось. Старый Хауке умер в тот же вечер от инфаркта. Его сердце не выдержало волнения.

На следующий день Анна пошла к Памеле. Памела улыбнулась, когда открыла дверь. Она как раз вытирала руки о кухонное полотенце. Анна тоже улыбнулась, сняла у нее с носа очки в дешевой оправе и изо всей силы ударила по ухоженному «Нивеей» детскому личику. Затем прошла мимо остолбеневшей Памелы в гостиную, где на стене висели саксофоны, сняла тяжелую стеклянную крышку с аквариума с разноцветными неонами, сняла со стены саксофон средних размеров и бросила его в аквариум. Сверкающий саксофон прекрасно смотрелся в аквариуме. Анна была в восторге. Проходя мимо пребывающей в полной прострации Памелы, она прошипела: «Никогда мне больше не звони!» — и исчезла из ее квартиры и ее жизни.

Когда Анна вечером пришла домой, Памела уже успела пожаловаться Гаральду. Гаральд, от злости красный как рак, принялся упрекать жену в том, что она ведет себя, как истеричная коза, и выставляет себя на посмешище перед всей деревней. Если Памела разболтает о ее постыдном поведении, а этого следовало ожидать, то и над ним, врачом, тоже будут смеяться. В конце концов, любовь — это как летняя гроза, которая каждого может застигнуть в открытом поле и за секунду промочить до нитки. Убежать от нее невозможно, и неизвестно, выживет ли человек, если вокруг него сверкают молнии и напряжение зашкаливает. Человек разрывается между страхом и ослеплением и вдруг оказывается один на белом свете. И он чувствует себя так, словно в него уже ударила молния и его частично парализовало. Он неспособен двигать ногами и вернуться домой. Он знает одно: он беззаботно шел по миру, то есть по открытому полю, и упрекать его за это нельзя. То, что гроза накрыла его, — не его вина. В любом случае, это не причина, чтобы так агрессивно реагировать и не только бить беззащитную женщину, но еще и топить в аквариуме ценный инструмент. Поведение Анны пошло и для жены врача абсолютно непростительно.