Похититель детей - [80]

Может, это ее судьба, чтобы она пострадала точно так же. Может, она в свои последние секунды узнает, что произошло с Феликсом. А внутренний голос шептал: «Сделай это, останься, новая жизнь связана с новым опытом. Если ты боишься этого, надо было остаться во Фрисландии».

— Ну? — спросил Энрико.

— Я считаю ваше предложение великолепным, — сказала она, и ее напряжение спало, потому что она приняла решение. — И если вам это не помешает, то я с удовольствием останусь на пару дней. Но только если вам это действительно не в тягость!

— Когда покупают машину, то нужно сделать пробную поездку. Если покупают дом, то нужно пожить в нем для пробы. По-другому нельзя.

— О’кей. — Анна встала. — Тогда я сейчас поеду в Сиену и заберу свои вещи. Может, что нибудь привезти на ужин?

— Немного овощей было бы неплохо.

— Хорошо. — Анна вышла из кухни. После темноты в кухне солнечный свет просто ослепил ее. Она кивнула: — Тогда пока.

— Пока, — повторил Энрико и исчез в доме.

Анна медленно шла к машине и не верила, что все это происходит с ней.

В Сиене она купила пару артишоков, салат и помидоры, к ним половину пекорино[36] и сто граммов свежего соуса песто.

Затем пошла в свою комнату в гостинице, чтобы собрать вещи. Когда она закончила сборы, было уже два часа, но девушка за столом регистрации была очень любезна и не засчитала этот день, хотя Анна и выписалась так поздно. Когда она платила за проживание, то вспомнила, что так и не вытащила картинку с ангелочками из-под кровати и не повесила ее обратно на стену. А сейчас уже было слишком поздно. Она не сказала ничего, сдала ключ и вышла из гостиницы. Кто знает, может, она еще вернется сюда. А может быть, и нет.

Сев в машину, она включила мобильник и на дисплее увидела, что Кай уже много раз звонил ей. Она позвонила ему. Он сразу же взял трубку. Ему стало легче, когда он услышал ее, словно она уже месяц как потерялась в джунглях и наконец — живая! — появилась снова. Это обрадовало ее, и она согласилась встретиться с ним на Пьяцца Индипенденца.

45

Она издали увидела, как он идет к ней легкой походкой, с обаятельной улыбкой, в своем несколько широковатом костюме, в котором было что-то трогательное, и на какой-то момент задумалась: а не лучше ли поехать в долину только завтра? Завтра еще было не поздно, а у нее был бы вечер и целая ночь с Каем, и она наконец смогла бы дать волю чувствам и ощутить то, о чем мечтала с тех пор, как Гаральд закрутил роман с ее бывшей подругой Памелой. Памела… Послушная, милая, всегда готовая помочь, Памела-всегда-втвоем-распоряжении, Памела, говорящая «боже-как-я-хотела-бы-хоть-раз-выглядеть-так-хорошо-как-ты». Незаметная Памела, которую никто не приглашает на танец. Памела, о которой она всегда думала, что если ее высадить с двадцатью оголодавшими заключенными на необитаемый остров, то и тогда ни один из них на нее не позарится. Памела была надежной, как банк. Памелу можно было попросить поливать цветы, выводить собаку погулять и готовить мужу еду. И можно было спокойно ехать в отпуск. Она могла бы оставить Памелу ночевать в одной комнате с Гаральдом, если в этом была необходимость. И вот такое. Какая наглость! Подобное невозможно было даже представить.

Анна была совсем слепой или ослепленной «благовоспитанностью» Памелы, которую, наверное, сама же и придумала. Все началось в то время, когда старый Хауке лежал при смерти. Он сорок лет плавал по морям, был крепким парнем, а теперь уже на протяжении нескольких недель умирал. Гаральд каждый день после обеда ездил в старый пасторат, чтобы перед послеобеденным приемом пациентов успеть осмотреть старика, сделать ему укол и не менее четверти часа выслушивать его несвязные морские байки. Он мыл его, застилал свежие простыни, ставил молоко в холодильник и делал ему бутерброды с ливерной колбасой на ужин. В этом был весь Гаральд: сельский врач и медсестра, духовник и социальная скорая помощь в одном лице. Он думал, что таким образом спасет старого Хауке от того, чтобы он в свои последние дни не попал в приют для престарелых.

То, что дружеская услуга у старого Хауке занимала много времени, Анне было понятно. То, что при этом речь шла не об одной и не только дружеской услуге, она не знала.

Прямо напротив дома старого Хауке жила ее подруга Памела. Она была саксофонисткой и, наверное, действительно талантливой. Она давала концерты в Хусуме, Хайде и Гамбурге, иногда также в Мюнхене, Кельне и Вене. Она играла везде, где была нужна. В церквях, концертных или спортивных залах. Ее компакт-диски продавались довольно скромно, но всего вместе хватало, чтобы она могла прокормить себя музыкой. Памела выглядела как карикатура на саксофонистку. У нее была длинная коса, которую она укладывала на голове. А если Памела терялась оттого, что нужно было идти на бал или деревенский праздник, коса преображалась в прическу а-ля Моцарт, а распущенные волосы спускались до талии. Оправа очков у нее была такой же, как в детстве: строгой, деловой, неприметной и до смерти скучной. По будням она носила блузки и черные брюки, на праздники надевала блузки и черные юбки. Обычно она носила удобные кроссовки, в которых без труда можно было бы совершать пешеходные прогулки по горному массиву Рен, а на праздники — туфли-лодочки на низком каблуке. Ее лицо не знало косметики, расплывшейся после пьянки всю ночь, мешков под глазами после чрезмерного количества шампанского, прыщей после слишком жирной еды. Для придания цвета своему лицу она признавала лишь свежий деревенский воздух, чистую воду и «Нивею». Такой была Памела. Душа-человек. Анне было с ней хорошо, она была в определенном смысле опорой. Анне нужна была такая подруга, как Памела, которая всегда рядом, когда жизнь выбивалась из колеи.