Похититель детей - [21]

Гораздо тяжелее, чем подруга, Беттина поднялась с кровати и, накинув домашний халат, отправилась готовить завтрак.

Уже через двадцать минут Марайке пила свой кофе. Черный, без молока и сахара, обжигающе горячий. В джинсах, блузе и жакете, слегка подкрашенная, с первой сигаретой в зубах, она намазывала тост «Нутеллой».

— С одной стороны, я надеюсь, что это один и тот же убийца, — сказала Марайке, — потому что тогда у нас будет на сто процентов больше информации о нем и вдвое больше шансов определить, где он допустил ошибку. С другой стороны, в таком случае мы сталкиваемся не с отдельным преступлением, а с серийным убийцей, и поэтому дело становится чрезвычайным.

— Значит, ты останешься в Берлине?

— Не знаю. Без понятия. Сначала я должна посмотреть, как идет расследование и какие данные имеются у моих коллег.

Марайке посмотрела на часы и залпом допила кофе.

— Мне надо бежать. К сожалению.

— Этот проклятый убийца убивает и наши отношения, — с несчастным видом пробормотала Беттина.

— Не болтай глупостей. — Марайке подошла к подруге и обняла ее. — Понимаешь, это может стать делом моей жизни, Беттина. Не забывай этого и береги мои нервы. Я вернусь как можно скорее!

Она сунула руку под халат Беттины и нежно погладила ее левую грудь.

— Я очень, очень верная старая душа, сладкая моя!

Марайке поцеловала ее, и Беттина ответила таким поцелуем, словно он был последним в ее жизни.

— Ciao, bella[7], — шепнула Марайке, взяла сумку и вышла из кухни. — Я позвоню тебе, как только что-то узнаю! — крикнула она уже из коридора.

Дверь захлопнулась, Марайке исчезла.

— Ciao, bellina[8], — прошептала Беттина и налила себе еще кофе.

15

Когда поезд из Геттингена прибыл в Берлин, на вокзал «Зоо», он опаздывал на семнадцать минут. Марайке стояла у выхода из вагона и потерянно смотрела из окна, пока поезд медленно громыхал мимо оживленных улиц, отремонтированных с большими затратами старых зданий, убогих задних дворов и универмагов. Было такое чувство, будто в ней что-то изменилось, и она боялась того, что сразу же придется сконцентрироваться на различных фактах и деталях убийства ребенка. Какая-то бабушка в ее купе всю поездку пыталась научить внука идиотской скороговорке «In Ulm und um Ulm und um Ulm herum wachsen Ulmen»[9].

Мальчик не понимал смысла фразы. Наверное, он вообще не знал, что такое Ульм, поэтому и не мог запомнить слова. Он только постоянно бормотал какие-то нечленораздельные звуки типа «у», а бабуля, как автомат, все время повторяла эту фразу. Марайке чуть не сошла с ума от этого представления, но предпочла не вмешиваться, не желая ввязываться в бессмысленную дискуссию со старой дамой. Однако эта идиотская скороговорка все время вертелась в голове, и Марайке была не в состоянии еще раз перечитать протоколы расследования убийства Даниэля Долля и вспомнить все подробности. Теперь ее мучила совесть, что она не подготовилась на все сто процентов.

Между тем проход наполнился людьми, желающими выйти на вокзале «Зоо». За три человека позади Марайке стояла бабушка с внуком. Когда поезд подъезжал к вокзалу, Марайке услышала, как старуха сказала внуку: «Как, ты не знаешь, что такое Ульм? Ульм — это большой красивый город, а в Ульме и возле Ульма и вокруг Ульма растут сплошь одни вязы».

«Да, доверять воспитание бабушкам и дедушкам — не всегда самое лучшее решение», — раздраженно подумала Марайке и вышла из вагона. Беттине хотелось иметь детей, и она уже два года донимала Марайке просьбой взять ребенка. Однако Марайке этого не хотела. Ее и так постоянно грызла совесть, что из-за работы не хватает времени даже на Беттину. Откуда же взять время еще и для того, чтобы заботиться о ребенке? Хотя тогда исполнилась бы мечта Беттины и она не была бы зациклена только на ней. Беттина работала на полставки в школе секретаршей, каждый день после обеда, а также в субботу и воскресенье она была свободна и ей нечем было заняться. Марайке вздохнула. Когда-то им все равно придется принимать решение.

На перроне она огляделась в поисках выхода из вокзала. Люди торопливо шли в разные стороны, и по их движению она не могла определить, где выход. Поэтому она не раздумывая направилась к лестнице, и вздрогнула, когда кто-то обратился к ней:

— Фрау Косвиг?

— Да?

Карстен Швирс приветливо улыбнулся и, здороваясь, протянул руку:

— Меня зовут Швирс. Карстен Швирс. Особая комиссия «Беньямин». Хорошо, что вы приехали, прекрасно получилось.

— Я не знала, что меня будут встречать.

— Да я неожиданно надумал. Поискал вашу фотографию в компьютере… и действительно нашел вас! Может, пойдем выпьем кофе?

— С удовольствием.

Марайке расслабилась. Карстен Швирс понравился ей с первого взгляда. Типичный ворчливый медведь, эдакий старый папочка, жесткий, но душевный, может мурлыкать, но и рычать, по натуре лентяй, но если какое-то дело зацепило его за живое, то работает до упаду. «Посмотрим, насколько я права в своих прогнозах, — подумала она. — Надеюсь, что да, потому что это именно тот тип мужчин, с которыми мне легче всего работать в команде».

Карстен нес чемодан и наблюдал за Марайке, когда она пружинящей походкой направилась вниз по лестнице. Он тоже составил представление о ней по первому впечатлению: «Под сорок, спортивная, практичные наклонности, не придает особого значения своей внешности. Она мне нравится. По крайней мере, с ней не надо бояться, что она своими идиотскими высокими каблуками будет застревать в каждой канализационной решетке. Выглядит полной сил, очков не носит. Наверное, умеет хорошо стрелять, довольно бесстрашна и умеет постоять за себя».