Похититель детей - [19]

Он как раз проходил мимо «Футбольной встречи» и подумал, не поговорить ли еще раз с хозяином пивной, но передумал и прошел мимо. Хозяин уже подтвердил слова Петера, что он был здесь почти до двенадцати ночи.

«Скверная история, — думал Карстен, — и очень неправдоподобная. Если сказать точнее, труднопредставимая. Отец, который якобы пошел искать сына, приземляется в пивной и сидит там почти три часа. Затем он вспоминает, что, собственно, собирался делать. Он в абсолютной темноте идет вдоль канала, продирается через кусты и находит портфель своего без вести пропавшего сына…»

Опыт полицейского и инстинкт главного комиссара полиции говорили ему, что отец в любом случае должен быть как-то связан с исчезновением и смертью своего сына. В том, что Бенни уже нет в живых, Карстен был глубоко убежден. Просто он чувствовал это.

В газетном киоске около своего дома Карстен купил газету «Берлинер Моргенпост», журнал «Штерн» и двойную упаковку «Марса». Он мечтал о горячей ванне, сладкой шоколадке и о постели. Если удастся поспать двенадцать часов, завтра он будет чувствовать себя намного лучше и бодрее.

Как обычно, Швирса напугала тишина, встретившая его, когда он открыл дверь квартиры. Фритци не выскочил из-за угла и не сдвинул с места маленький афганский коврик, на котором он прыгал, пытаясь лизнуть Карстена в руку. Фритци больше не приносил ему поводок и не просился погулять. Фритци не храпел перед телевизором, да так, что приходилось прибавлять громкость. Фритци исчез из его жизни вместе с Хайди, и Швирс часто думал, что собака, наверное, скучает за ним больше, чем Хайди.

Карстен испуганно начал хватать ртом воздух, когда влез в горячую ванну, и сразу же открыл кран с холодной водой. Затем опустился во все еще слишком горячую воду и закрыл глаза. Что мог сотворить нежный одиннадцатилетний мальчик, чтобы родной отец был вынужден устранить его? Кровь пульсировала в висках, и Карстену казалось, что голова у него распухла, тем не менее он напряженно думал. Но ответ на этот вопрос выходил за рамки его воображения.

«Он был милым, приветливым мальчиком. У него было такое доброе сердце», — говорил отец Беньямина. Еще тридцать лет назад, в полицейской школе, Карстен научился следить за формулировками. Петер Вагнер уже сейчас говорил о сыне в прошедшем времени: «он был», «у него было». Значит, в мыслях отца Бенни уже мертв. И кто мог знать об этом лучше, чем он сам?

Тело Карстена отяжелело и обмякло, руки свесились через край ванны, голова склонилась к плечу.

И только пронзительный звонок телефона вернул главного комиссара к действительности и уберег от того, чтобы он заснул в ванне. Карстен, ругаясь, вылез из воды и голый пошлепал в коридор. Вытираться он не хотел, собираясь отшить звонившего и снова улечься в ванну.

— Мы нашли труп ребенка, — без обиняков сообщил ему коллега Ватцки. — В дачном домике в колонии «Зоргенфрай», участок номер девятнадцать. Приезжай, и чем быстрее, тем лучше. Надо, чтобы ты увидел это сам.

Не дожидаясь ответа Карстена, Ватцки положил трубку.

— Вот дерьмо проклятое, — выругался Карстен, осторожно, чтобы не поскользнуться, побежал назад в ванную, кое-как вытерся полотенцем и оделся. Одежда прилипала к телу. Он сунул в карман шоколадку и натянул на мокрые волосы серую вязаную шапочку, с трудом найденную в нижнем ящике одежного шкафа, где ее мирно доедала моль. Последний раз он надевал эту шапочку много лет назад.

Швирс сбежал по лестнице и бросился к своему довольно новому серебристому «гольфу», надеясь, что именно сегодня милые соседи не проткнули ему шины.

13

Беньямин выпрямившись сидел за столом. Его маленькое тело было зажато между стулом и столом таким образом, чтобы он не мог упасть, а под голову засунута подушка. Голова его касалась стены, а глаза были широко открыты, словно он так и не смог понять, что с ним случилось. Руки лежали на столе. Маленькие кисти были сжаты в кулаки и прикреплены клейкой лентой так, чтобы они не могли сползти со стола. Бенни был полностью одет, волосы тщательно зачесаны на лоб.

Единственной ошибкой в этой мирной картине было то, что Бенни был мертв уже почти восемнадцать часов.

Стол был накрыт на две персоны, но посуда осталась чистой.

Полицейский фотограф делал снимки домика и трупа из каждого угла, из каждой мыслимой перспективы: общие виды, полуобщие виды, затем каждая деталь в непосредственной близости. Ему казалось, что он еще никогда в жизни не фотографировал место преступления — а их было много! — с такими подробностями и с такой точностью, как сейчас. Время от времени он вытирал пот со лба, хотя в домике было очень холодно, и бормотал проклятия, которых никто не понимал и не должен был понимать, но которые давали ему силы не упасть и не разрыдаться.

Коллеги из отдела трассологии ждали, пока главный комиссар Швирс осмотрит место преступления, а фотограф сделает свою работу. До этого они не могли ни забрать посуду, одеяло, одежду мальчика и прочие мелочи в лабораторию, ни проверить отпечатки на месте. На фотографа можно было надеяться. Он был профессионалом, ему оставалось несколько лет до пенсии, и у него уже в крови укоренилось ничего не трогать и не менять на месте преступления. Он был одним из немногих, кто на работе носил такую же защитную одежду, что и служащие из отдела трассологии. «Из уважения к жертве, — объяснял он при случае, — это, пожалуй, самое минимальное неудобство».