Пограничная тишина - [60]

— Я-то ведь тоже единоличник... — Стась вдруг с подчеркнутой злостью крутанул баранку, объезжая выбоину.

— Разве я что говорю... Скоро Закрайки? — спросил Изодас.

— Пять километров, а там и твои Закрайки.

Хлебное поле кончилось, и серенький «мерседес» снова вкатился в смешанный лес.

— Вон они и Закрайки! — когда выехали на опушку, крикнул водитель. За высокой, колыхающейся рожью зеленел выгон, а за ним в густоте садов розовели черепичные крыши домов. Сердце пассажира учащенно застучало. Он тронул таксиста за плечо, проговорил:

— Спасибо тебе, Стась. Остановись-ка, дружище!

— Зачем? — гася скорость, спросил Стась.

— Так нужно...

— Мы могли бы встать у ворот дома и гудком позвать кого надо...

— Лучше будет, если я заявлюсь неожиданно, — возразил Изодас и отсчитал деньги. Расплатился он не слишком щедро, но и не поскупился. Даже одну купюру немного подержал в руках, а потом сунул Стасю в карман. Горячо, словно с давним знакомым, простился, еще несколько раз поблагодарил, подхватил сумку и вылез из машины. На поле не было видно ни единой души. Солнце поливало теплым светом золотистую рожь, ближние опушки леса, сверкавшие белоствольной березой. Дождавшись, пока машина скрылась за кустами орешника, Изодас круто свернул с дороги и быстро зашагал к притихшему лесу.

III

Рассвет холодит пограничникам лица. Сосны лениво пошевеливают макушками в ожидании солнца. Бесконечной желтовато-серой лентой следовая полоса прорезалась сквозь чащи Августовского леса, строго убегая на юг и север. Заботливо ухоженная, словно под посев, дисковыми боронами, она приглажена ветрами и плотно прибита ливнями.

Контрольно-следовая полоса — это надежная пограничная книга. Здесь, на образовавшейся ломкой корочке, лесное зверье пишет свою постоянную, все время меняющуюся летопись. Вот прошел лось, и, как белую кость, вывернул могучим копытом корень погибшей сосенки, легкие скачки дикой козы оставили стаканчатые ямки. А вон быстрые, юркие кабаны пробежали всем дружным семейством, наверное, укололись горячими пятаками о проволоку и вернулись назад в лесные кущи. Только лоси и козы запросто перемахивают через заградительную систему. Иногда, сделав неудачный прыжок, застревают и терпеливо ждут, когда вызволит их подоспевший наряд. Быстро осваиваются хитроумные лисицы и зайчишки — эти понаделали себе тайных тропинок, и солдаты не раз наблюдали, как они забавно ныряют в облюбованные дырки.

Рядовые Виктор Шабашев и Солпар Эмилов знают на полосе все звериные порухи и всякий раз внимательно изучают новые. С каждым днем следов прибавляется все больше и больше, и они исчезают — совсем ненадолго — после того как по ней пройдут тягачи и протащат дисковые бороны. Тогда она делается свежей, пушистой. Так везде, где есть такая хорошо разделанная пашня, которая тянется на многие, многие тысячи километров.

— Эх, брат, сколько можно было бы тут посеять пшеницы! — говорит Виктор. Он хлебороб и знает в этом толк.

— Еще бы! — соглашается Солпар, идущий впереди.

— А разделано как? Разлюли малина! Заправляй сеялку отборным зернышком и айда!

— Да. Можно много разного добра вырастить, — соглашается Солпар. Сам он с благодатного Кавказа, где каждый кусок хорошей земли может прокормить целую душу. Там все растет, как на опаре.

Наряд только что выступил на свой участок для несения службы по охране границы. Солдаты шагают неторопливым, размеренным шагом. Движение рассчитано до минуты. Им нужно точно прибыть на фланговый стык с соседней заставой, где начальником друг Павла Ивановича, майор Иван Александрович Засветаев. В свое время он служил у Андреева замполитом. Молодыми парнями ломали конец войны, были младшими командирами, старшинами застав, потом кончали офицерские курсы, помогали, учились один у другого, взаимно дополняя друг друга, потому сработались и сдружились накрепко.

По лесной, рассветной хмари шагают солдаты, под ногами чуть слышно поскрипывает влажная от росы супесь, голенища сапог с хрустом захлестывает сухой, поникший к тропе вереск. По обеим сторонам следовой полосы выплывают из густого предутреннего тумана дыбящиеся стены соснового леса вперемежку с зелеными лапчатыми елями. Рассветная тишина отступает. В густом березняке, будто радуясь голубому утру, начали свой ранний разговор неугомонные сороки. На сопредельной стороне взметнулись еще две и беспокойно заверещали, как кумушки, спозаранку.

— Ты, Солпар, знаешь, почему дразнится эта вороватая птица? — спросил Виктор. Он знал из книг и бесед начальника заставы, что пограничник должен всякий раз прислушиваться к беспокойному поведению птиц, потому не прочь был поделиться своими знаниями с товарищем.

— Она не дразнится, а наверное, чует какую-нибудь опасность.

— Правильно, — подтвердил Виктор, радуясь тому, что у него такой серьезный, опытный старший наряда.

— Может, зверье какое. Лось али кабанчики.

— К зверям-то сороки давно привыкли. Самый опасный зверь для них — человек, — сказал Солпар.

— Известное дело. Человека все шибко боятся...

— Ладно. Шибко не шибко, ты следы гляди хорошенько.

— Уж так нагляделся, что глаза ломит от этой серой мути. Мало нынче свежих. Спят наши зверушки.