Поговорим о дыхании. Дар, который мы не ценим - [77]

С научной точки зрения невозможно дать точное определение или обеспечить объективную диагностику этого явления. Достоверно только то, что мужчины подвержены ему чаще женщин, пожилые — больше молодых, а также люди с избыточным весом. Исключения и тут только подтверждают правило. Пример такого исключения — я. Я храплю. Постоянно и громко. Приложение «SnoreLab», с помощью которого я одно время записывала свои ночи, не показывает уровень децибелов. Называет лишь, сколько раз: семнадцать. Это, конечно, ниже среднестатистических двадцати пяти — но всегда так громко, что при нашем последнем туре восхождения с друзьями я тащила на высоту три тысячи метров не спальный мешок, а отдельную палатку. Кроме мужа, никто не хочет и не может спать со мной в одной комнате. Помнится, во время одной командировки — мне тогда было двадцать — нам с другой журналисткой сняли двухместный номер. Бедняжка не смыкала глаз, в чем неизменно упрекала меня за завтраком. Я не виновата, но каждое утро сгорала от стыда. С тех пор предпочитаю лучше никуда не ездить с подругами, чем выслушивать по утрам их жалобы: «Боже, ты храпишь как грузчик!» Если всё-таки приходится делить с кем-то одно помещение, я стараюсь вовсе не спать. К счастью, мой муж Кристоф спит как сурок. Я не успеваю пожелать доброй ночи, как он уже заснул. А с берушами он меня вообще не слышит. И только благодаря тому, что он высыпается по ночам, я могу не переселяться из спальни — такого бы я не вынесла.

Если бы Кристоф не мог из-за меня спать, может, это и не стало бы катастрофой для наших отношений, но надолго выбило бы его из колеи. Тот, кто мало спит, испытывает недомогание, легко раздражается; понижается работоспособность. В недавнем исследовании студенты, у которых регулярно нарушали ночной сон, показывали повышенную восприимчивость к инфекционным заболеваниям. Длительное недосыпание напрямую связано с тревожными состояниями и депрессиями. Самому храпуну шум на первых порах не доставляет проблем. Другое дело, когда доходит до перебоев с дыханием. Около двадцати процентов храпящих мужчин и десяти процентов женщин поражены этим недугом. Апноэ — по-гречески буквально: «безветрие» — может даже угрожать жизни. Для меня, с моим многолетним опытом, — это уж точно риск.

В торакальной клинике я хочу выяснить, не страдаю ли синдромом апноэ во сне. С такой целью сегодня я превращу мой номер в отеле в DIY[60] — сомнологическую лабораторию: буду сама себе проводить диагностику с помощью полисомнографии — предварительное обследование, которое должно дать информацию о моем поведении во сне. Необходимым аппаратом меня наделит Андреас Бенц.

Портье клиники отправляет меня мимо автоматов с мороженым, через белый вестибюль, по галерее с картинами. На диванчике увлеченно беседуют два поразительно привлекательных доктора, парень и девушка. Боги в белом определенно не храпят, уныло думаю я. И рассеянно поворачиваю не в ту сторону. Сделав крюк через паллиативное отделение, наконец нахожу нужное направление. «Сомнологический центр. Просьба не шуметь», — гласит табличка на стеклянной двери с матовым покрытием на втором этаже. Дверь поддается с трудом. Неужели это следствие синдрома апноэ? За дверью светло-зеленый вестибюль, шесть палат на одного человека, кабинеты врачей. Многие тысячи пациентов проходят здесь за год. Расстройства сна, связанные с нарушением дыхания, составляют лишь малую часть обычной бессонницы. «Поскольку мы относимся к торакальной клинике, в нашу сомнологическую лабораторию обращаются в первую очередь люди с подозрением на перебои в дыхании», — говорит Андреас Бенц. Бенц, подтянутый, сероглазый, на предварительных переговорах пригласил меня в свой офис. Обычно полисомнографии предшествуют многочисленные медицинские обследования, так называемый начальный уровень. Он необходим для оценки методов сомнологического обследования и лечения, то есть единой, выверенной процедуры. Храп и дневная сонливость — первые признаки синдрома апноэ. Почти половину таких пациентов клонит днем ко сну. Однако болен не каждый клюющий носом на собрании.

После приема у участкового врача пациента обследует отоларинголог. «Увеличенные миндалины, заболевания с повышенным слизеобразованием, неправильное положение челюсти, вялость тканей, излишний вес, возраст, алкоголь…» — перечисляет Бенц возможные причины храпа. Кардиолог проверяет наличие сердечной аритмии. Пульмонолог — наличие хронического кашля. Проводит диагностику функций легких. И только после первичного обследования приходит черед полисомнографии. Она должна выявить, как часто и как надолго происходят остановки дыхания. Вызваны ли они механическим путем, то есть вибрацией ткани, или нарушена регуляция дыхания. Это может происходить, например, из-за слабого дыхательного импульса, центрального апноэ сна (ЦАС). Или из-за ограниченной чувствительности к CO₂, синдрома гиповентиляции во сне.

Андреас Бенц раскладывает на большом столе несколько анкет: «Заполните, пожалуйста». Тут еще торчат два белых бюста, демонстрирующие СИПАП[61]-маски — часть аппарата для поддержания дыхания. На первом — шестиугольная пластиковая раковина с присоединенным гофрированным шлангом закрывает рот и нос. На втором более обтекаемая конструкция выглядит как сползшие под нос спортивные очки — вроде облегченной защитной маски пожарников. В голову приходит ужасная мысль: неужели что-то такое мне придется напяливать каждую ночь до конца жизни? Бенц словно понимает, что со мной творится. «Я себе уже выбрал, если придется носить в старости», — улыбается он, вытаскивает из выдвижного ящика стола маску и натягивает на голову. В белом халате, с болтающимся перед носом серым шлангом он выглядит как ненавистник карнавалов, который в последнюю минуту передумал и, достав ящик для инструментов, на скорую руку смастерил костюм слона. Я понимаю, он хочет шуткой унять мой страх. Но мне всё-таки страшно. А вдруг тест покажет, что у меня апноэ во сне? На что тогда будут похожи мои будущие ночи? Полисомнографический аппарат, который доктор вынимает из пластиковой сумки-чехла, со всеми его электродами и кабелями, напротив, смотрится не столь устрашающе. Андреас Бенц показывает на манекене, где и как сегодня вечером я должна прикрепить электроды. Два — один слева, другой справа — на верхние ребра. Один под грудь. Один ниже пупка на бедро. В комплекте дыхательная трубка и датчик на палец. Сомневаюсь, запомнила ли, что куда. Бенц снова разбирает кабель «осьминог», вместе с инструкцией складывает всё в сумку и вручает мне. Весит как доска с шахматами в сложенном виде. Со стильным медицинским чемоданчиком, ни дать ни взять — представитель фармацевтической фирмы, я возвращаюсь в отель.