Погашенная луна - [28]

Несмотря на заверение Докутовича, что в Крыму у него остались надежные люди, готовые действовать, организовать покушение на Фрунзе там не удалось. У Вадима Сергеевича оставалось только одна возможность — подобраться к медицинскому персоналу. Изучая каждого медика, кто имеет хоть какое-то отношение к лечению командарма, он совершенно неожиданно для себя, увидел в списке врачей, допущенных к операции в Солдатенковской больнице, знакомую фамилию Лебединского. Всё сходилось, доктор прибыл из Крыма, и был временно поселён в одном из помещений больницы. Перед самой операцией Вадим Сергеевич зашёл в больницу, под предлогом посещения своего начальника, Михаила Васильевича Фрунзе. Пожелав ему успешного лечения, скорейшего выздоровления, он вышел из палаты, и немедленно разыскал доктора Лебединского.

— Антон Семёнович! — воскликнул он, завидев доктора в коридоре. — Рад видеть Вас здесь, как здоровье Михаила Васильевича? Надеюсь операция не опасна?

Антон Семёнович был растерян, он сразу узнал того красного командира, которому донёс на капитана Докутовича. Прошлое, которое, казалось, ушло в небытие, вдруг возвратилось неожиданной встречей. Он вытащил из кармана носовой платок, вытер пот со лба.

— Что-то жарко здесь, — виновато сказал он, — в больнице так рано начали топить.

— Да, действительно, — ответил Вадим Сергеевич, — не пройти ли нам во двор?

Они вышли во двор больницы, сквозь чёрные ветви деревьев с поредевшей листвой брызнула холодная синева.

— Так что скажете, Антон Семёнович? — повторил вопрос Вадим Сергеевич. — Операция не опасна?

— Да, что Вы, товарищ,.. — доктор замычал, пытаясь вспомнить фамилию красного командира.

— Макаров, Вадим Сергеевич.

— Товарищ Макаров, операция не опасна, хотя не скажу, что она так уж безобидна, но надеемся, что всё сложится хорошо.

Видим Сергеевич достал портсигар, открыл его предлагая Лебединскому папиросу.

— Курите, доктор?

— Да, курю.

— Тогда закурим, и присядем на вон ту скамейку, у меня к Вам есть очень серьёзный разговор.

Каким-то неуловимым, звериным чутьём Лебединский почувствовал беду.

— Вы будете участвовать в операции?

— Да, но роль моя незначительно, так, ничего серьёзного, просто…

— Это не важно. Важно другое. У меня к Вам очень важное поручение. Нужно сделать так, чтобы пациент после операции благополучно отправился в мир иной. Вы меня понимаете?

— Да, что Вы говорите такое! Как можно! Вы предлагаете это мне? Что Вы себе позволяете! Я сейчас позову,… — он не представлял себе, кого он сейчас позовет, и осекся.

— Спокойно, не кричите, и звать никого не нужно. Вспомните лучше Юшунь, март двадцатого года, и аэроплан, который сбили над позициями врангелевских войск. Вас вызывали к раненному пилоту, не так ли? Как его здоровье?

Антон Семёнович обмяк, его трясло, папироса дрожала в руке.

— Ах, да, — продолжил Вадим Сергеевич, — его же расстреляли, что нет? А, его же закололи штыками, это Ивана Денисова с женой расстреляли в саду.

— Зачем? Зачем всё это? Что Вы хотите?

— Я Вам уже сказал, что я хочу, да не нервничайте, успокойтесь, доктор.

— Я не могу, я ничего не могу. Я ведь не участвую в самой операции, я только помогаю, и не хирургу, анестезиологу. Моя роль второстепенна, я…

— Ингода второстепенная роль может стать главной. Говорите, Вы помогаете анестезиологу?

— Да, что-то в этом роде.

— Значит от Вас зависит состав того препарата, который будут использовать при наркозе?

— Да.

— Ну, вот. А Вы говорите. Да, от Вас, дорогой мой доктор, именно всё и зависит! Правильно я говорю?

— Доктор кивнул, затягиваясь табачным дымом.

— Так, вот, милый мой, дорогой мой Антон Семёнович, меня не интересуют подробности Вашей работы, но если после операции товарищ Фрунзе окажется жив, то о том, что произошло в марте двадцатого года на станции Юшунь, станет известно и медперсоналу, и тем товарищам из ГПУ, которые по долгу службы очень заинтересуются Вашим прошлым.

Доктор докурил папиросу, выбросил окурок, и достал следующую, хотел прикурить, но не мог — руки дрожали, спички ломались и гасли. Вадим Сергеевич зажёг спичку и поднёс её к папиросе доктора.

— Ну, что это Вы так разволновались? Не стоит, право.

— Но, Михаил Васильевич, он доверился мне, понимаете? Он вообще не хотел соглашаться на операцию, а я уговорил, я обещал, всё будет хорошо, он поверил, как же это, а?

— Вот и хорошо, что поверил. Ведь и Иван Денисов доверился Вам, и Петр Кузнецов.

— Кузнецов? Кто это?

— Ай, ай, ай! Антон Семёнович! Вы даже не знаете имя того красного летуна, которого обрекли на смерть. Кузнецов, его фамилия, Петром его звали, Петр Ильич Кузнецов. Вам ведь не в первый раз предавать тех, кто Вам доверился.

— Но это было давно.

— Какая разница, ведь это было. Было, Антон Семёнович, было. Нет, нет, я Вас не упрекаю, Боже сохрани! Кузнецов был красным командиром, Вашим врагом. Вы поступили, как настоящий патриот, присягнувший на верность царю и отечеству. Гражданская война окончилась, но борьба продолжается, Фрунзе враг, он красный командарм. Я прошу, чтобы Вы выполнили свой долг, долг русского дворянина.

— Но я, я, — он хотел сказать, что дворянином он не был, что отец его принадлежал к сословию мещан, но понял, что в данной ситуации, это не имеет никакого значения. — Я давал клятву Гиппократа, — с трудом выдавил из себя Антон Семёнович.